Полковник долго, словно мимо, смотрел на говорившего, а потом отрезал:
— Мое единственное хобби — ты.
И Джон всегда помнил об этом. Сердился. Злился. Куражился, пытаясь обрести себя. Потом всплывали слова менеджера, и он сникал. Так было и в тот вечер…
— Вот она, твоя армия… Все мои труды насмарку.
— Но, Полковник, я вовсе не боюсь начинать. Дело не во мне, а в пейоле, которая убила рок-н-ролл. Вы же сами частенько говорили об этом.
— Говорил, черт меня побери! А что я мог сказать после твоего предательства? Подумаешь — пейола[1]. Ну, платили фирмы левака диск-жокеям за лишнюю прокрутку. Ну, делали ребята свой маленький бизнес. Конечно, надо было думать, когда телевидение вляпалось со своей дурацкой викториной. А то — дали какому-то олуху царя небесного выиграть, подсовывали ответы, он же их и заложил. И потянулась ниточка. Но тебя это ни с какой стороны не касалось. Ты с твоей мордашкой вне подозрений.
От «мордашки» Джон поморщился и решил дать Полковнику сдачи:
— Пейола, значит, ни причем? А армия — предательство? Странные вещи вы говорите, Полковник.
Джон приспустил ресницы и, незаметно наблюдая за менеджером, твердо добавил:
— Пейола — позор для нашей страны. В нашем обществе человек может добиться всего, не прибегая к подкупу. Взять хоть меня, к примеру. Вы ведь сто раз использовали это в своих рекламных трюках.
Полковник стоял с оттопыренной губой, и глаза его выдавали лихорадочную работу мысли — что несет сопротивление питомца?
Нет, положительно нельзя было сбить до конца с толка этого человека. Этаким папашкой он вдруг сделался, что и узнать нельзя:
— Ты меня не понял, малыш. Смотри, что случилось с твоим уходом. Ричард ушел в семинарию. Из рока! Твой друг Джерри доэпатировался до того, что публика не хочет его видеть.
— Почему — доэпатировался? Публике, видите ли, не понравилось, что он женился на своей дальней родственнице. А он молодец! Плюнул на них. Не знаю, я смог бы так?
— Ну, хорошо, хорошо, — примирительно замял Полковник. — Действительно, черт с ней, с публикой. Но, выходя из ворот рока, ты не заметил, как туда прошмыгнула карга с косой?! — патетически закончил он.
— Да нет же, — вскинулся питомец. — Дело не в карге, а в нашей работе. Концерт, гонка. Гонка, концерт. Карл попал в аварию, когда мчался на концерт из одного города в другой. Слава Богу, обошлось. Эдди с Джином тоже после концерта… Бедный Эдди!.. Да и Джин.
— Хватит, сэр. Мне все ясно. Мы, менеджеры, заставляем вас так много работать, что вы гибнете на дорогах. Вина на нас. Я совсем не хочу, чтобы ты погиб. Может, мне лучше уйти?
— О, Господи! Полковник, я совсем не имел в виду вас, — скривившись от столь вольного толкования, заскулил Джон. Так невыносимо было думать, что вместо пения надо будет заниматься поисками контракта, что он готов был чуть ли не просить прощения.
— Ладно, малыш. Все о'кей! Я ведь не ссориться пришел. У меня хорошие новости. И, не дожидаясь вопросов, не делая пауз, Полковник выложил:
— Нас ждет мир кино. Тебя — контракт на восемь лег. Меня — дело нашего «тандема». Три с лишним года назад от упоминания Страны Грез у Джона занялось дыхание. Теперь-то он знал этому цену. Ах, как хотелось верить — ему дадут интересные роли, будут снимать с настоящими артистами, а те начнут играть по-настоящему. Демон-хранитель угадал все по его лицу:
— У тебя нет выхода. Ты уже два года не входил в Десятку хит-парада. Фирма, и та сомневается, заключать ли новый контракт.
Лицо питомца пожелтело вдруг так страшно, что Полковник поспешил сказать:
— Я пообещал им много нового материала для пластинок. Куда им было деваться? Контракт продлевают.
Джон перевел дух и взглянул в рыбьи глаза Полковника. Взгляд этих глаз всегда был тверд и победителен.
Оставалось сказать:
— Делайте к нашей обшей славе, Полковник…
Подписание контракта с кинофирмами было помпезно обставлено и широко разрекламировано. Снимок этого момента обошел все газеты: открытая, почти робкая улыбка человека, подписывающего свой каторжный приговор.
Джона передернуло. Тщеславие обошлось слишком дорого. Что такое полученные миллионы по сравнению с той вот горькой глубокой складкой у рта, которую он видит сейчас в зеркале, «гусиными лапками» в уголках глаз, пористой кожей, испорченной гримом и безумной гонкой «фабрики грез». Он-то, дурень, полагал, что турне — это адский труд. А тогда была легкость, радость. Он пел для людей.
Во время его кинопения три-четыре сотни человек набиралось всегда. Но это была не его публика: они слушали, тихо-тихо сидя вокруг, боясь не угодить режиссеру и ему. Петь было скучно. Да и песни были паточно-сладенькими. И только его бережное отношение к музыке давало им ту силу, которой они отродясь не имели.
Пожалуй, как ни странно, лучше всех вел себя Полковник. Он даже старался попасть в такт, шлепая ногой. И не попадал. Никогда.
Джон услышал, что кто-то скребется под дверью. Очевидно, давно. Ха-ха! Полковник! Боится потревожить питомца. Впустить, что ли? Нет уж. Пусть поцарапает дверь. Левый уголок рта привычно пополз вверх, стоило только ему представить толстяка Полковника.
— Мальчик мой! Что с тобой? Ты жив? Почему ты молчишь?
— Войдите. Простите, Полковник, я задумался. Не слышал. У меня, как всегда, все о'кей. Полковник наблюдал за ним исподтишка. Заметив это, Джон решил: никто теперь не посмеет читать его мысли. Прикинулся прежним деревенским простачком. Не зря все-таки прошли восемь лет в кино. Но менеджер неожиданно клюнул. Поверил или решил плюнуть и не вдаваться в подробности-все равно, мол, никуда не денется.
Внезапное озарение — Полковник боится! — пришло к Джону. Не волнуется. Не переживает. Боится. Провал. Расторгнутый контракт… Полковник не может уйти от дел. Не только из-за денег. Из-за неумения жить вне борьбы, вне интриги. Менеджирование — искусство. Только незаконнорожденное. Сам-то Джон не мог без пения. Концертов. Общения с публикой. В этом менеджер и подопечный были еди ны — скованы одной цепью.
И впервые ему стало жаль Полковника.
— Не волнуйтесь. Я постараюсь, — произнес Джон по-южному нараспев, отводя глаза от лица собеседника. Лицо это заходило ходуном, как у простого смертно го. В рыбьих глазах мелькнуло что-то, похожее на благодарность.
— Пойду я?.. — слегка запнулся Полковник. — Ты отдыхай, расслабляйся. Скоро, придут ребята и фирмачи. Я в тебя верю.
Джон только кивнул.
«Расслабляйся». Джон не умел этого и в свои счастливые времена. А теперь, пожалуй, и вовсе разучился. Страна Грез старательно выбивала из него все — певца, артиста, человека.
По три фильма в год. Сюжет известен раз и навсегда: поющий гонщик и удачливый любовник. Он бьет кого-то. Кто-то бьет его. Он гонит машину или мотоцикл и всегда находит большую любовь, покоряет любое женское сердце. Фильмы можно было просто выпускать под номерами.
Сутками Джона держали перед камерой. Он стал чувствовать, что силы изменяют ему. И однажды не выдержал: яркие мухи закружились перед глазами, лица закачались, и обычные звуки умолкли, уступив место нестерпимому пронзительному звону…
Врач говорил:
— Давление высокое. Не стоит давать допинг. Дайте лучше ему отдохнуть.
Дали. Но с тех пор стали присматривать очень внимательно. Стоило Джону начать бледнеть, появлялась сестра со шприцем и делала укол. Когда он приходил в себя, раздавался крик «по местам» и
