«национальную еврейскую республику» — в Северном Крыму и смежных с ним областях Кубани и Южной Украины. Эти планы и ранние этапы их реализации в 1926—1927 годах наткнулись на сильное сопротивление со стороны местных властей, особенно главы Крымской автономной республики Вели Ибраимова, который пытался выступать от имени крымских татар и добивался возвращения в Крым сотен тысяч татарских беженцев, проживавших в Турции. В октябре 1926 года Ларин написал в ЦК партии письмо, в котором обвинил Ибраимова в погромной агитации, «охране кулацких интересов» и службе «националистически-шовинистическим чаяниям ориентирующейся на Турцию части татарской буржуазии». В 1928 году Ибраи-мов был расстрелян по обвинению в шпионаже в пользу Турции. Имела ли к этому отношение жалоба Ларина, неизвестно; так или иначе, гибель главного противника крымского проекта слишком запоздала, чтобы предотвратить кончину крымского варианта еврейского аполлонизма. 28 марта 1928 года Советское правительство утвердило проект создания еврейской сельскохозяйственной колонии в отдаленной части советского Дальнего Востока, не закрепленной ни за какой другой этнической группой (местные охотники и собиратели не имели ни сильной руки в столице, ни видимого желания заниматься земледелием). В 1930 году Биробиджан был объявлен Еврейским национальным районом; в 1931 году туда приехали — из Буэнос-Айреса через Гамбург и Ленинград — мои дедушка с бабушкой; в 1932-м там насмерть замерзла их первая дочь, и спустя несколько месяцев они перебрались в Москву (оставив в Биробиджане сестру бабушки с семьей). Идея жизни на земле, да еще на такой негостеприимной земле, представлялась малоосмысленной большинству советских евреев, еще менее осмысленной последовательным советским марксистам и совсем бессмысленной во время самой интенсивной в мировой истории промышленной революции и самой решительной в мировой истории атаки городской цивилизации на аполлонийскую деревню.
Таким образом, основное бремя борьбы с волной антисемитизма легло на плечи тех, кто отвечал за агитацию и пропаганду. В августе 1926 года Агитпроп ЦК партии провел по этому поводу специальное совещание, а в декабре 1927-го Сталин начал массированную публичную кампанию по борьбе с антисемитизмом, заявив делегатам XV съезда партии: «С этим злом надо бороться, товарищи, со всей беспощадностью». В течение последующих четырех лет партия вдохновила великое множество речей, призывов, митингов, статей, разоблачений и показательных процессов, имевших целью искоренение этого зла. В 1927—1932 годах советские издательства выпустили 56 книг, направленных против антисемитизма, а в 1928-м — начале 1930 года, когда кампания достигла высшей точки, статьи на эту тему появлялись в газетах Москвы и Ленинграда почти ежедневно. К 1932 году кампания выдохлась, но даже в 1935 году только что уволенному коменданту Московского Кремля Р. А. Петерсону пришлось извиняться перед Комиссией партийного контроля за слова, что одним из видов борьбы с антисемитизмом является отказ принимать евреев на работу. 22 мая 1935 года секретарь Союза писателей А. С. Щербаков рекомендовал секретарям ЦК Сталину, Андрееву и Ежову наказать учинившего антисемитский скандал поэта Павла Васильева. 24 мая «Правда» обвинила Васильева в антисемитском «хулиганстве», а через несколько дней его арестовали и приговорили к полутора годам тюрьмы. А 17—23 мая 1936 года прокурору СССР А. Я. Вышинскому было поручено ведение широко разрекламированного дела об убийстве (первого в его карьере и задуманного, возможно, как генеральная репетиция перед первым «Московским процессом», которому предстояло начаться через несколько месяцев). Константин Семенчук, начальник полярной станции на острове Врангеля, и Степан Старцев, его каюр, обвинялись в убийстве врача экспедиции Николая Львовича Вульфсона и в покушении на убийство его жены Гиты Борисовны Фельдман. Одним из мотивов преступления, как утверждалось, был антисемитизм; другим — беззаветная защита Вульфсоном и Фельдман государственной собственности и советской национальной политики. Никаких доказательств представлено не было; ни в каких доказательствах не было нужды (согласно Вышинскому, который провозгласил своим главным правовым принципом cui prodest, «кому выгодно»), и никаких доказательств, судя по всему, не существовало (согласно Аркадию Ваксбергу, видевшему, по его словам, следственное дело). Обоих обвиняемых расстреляли.
Кампания по борьбе с антисемитизмом была частью политики «коренизации» и «интернационализма». Между 1928 и примерно 1932—1934 годами партия требовала широкого использования «национальных языков», энергичного выдвижения «национальных кадров» и неустанного культивирования национальных прав, различий и особенностей. И снова евреи оказались в особом положении, поскольку — с точки зрения антисемитов, фило-семитов и некоторых евреев — их главной особенностью было нежелание иметь какие бы то ни было особенности, а их самым фундаментальным правом — право считаться образцово советскими и тем самым исключительными. До середины 1930-х годов «русский» и «советский» были единственными национальностями, которые считались неэтническими, то есть не имеющими политически значимой национальной формы. Обе исключались из сферы национальной политики, потому что определялись в классовых терминах. То же самое относилось и к большинству московских и ленинградских евреев, которые подлежали защите со стороны национальной политики, хотя явно в таковой не нуждались, и определялись в классовых терминах, хотя по определению классом не были. Они были национальностью без формы — кастой образцовых советских людей.
Что все это значило и почему так получилось? Советская кампания против антисемитизма состояла из двух элементов: попытки преодолеть зависть и враждебность в отношении евреев и попытки объяснить, почему евреи занимают особое место в советском обществе. Два основных подхода заключались в том, что: А) евреи не занимают в советском обществе особого места и Б) евреи занимают в советском обществе особое место по причинам совершенно понятным и безобидным. Подход А подразумевал, что антисемитизм есть форма ложного сознания, унаследованная от старого режима. Подход Б исходил из того, что антисемитизм есть форма зависти, которую можно преодолеть, сочетая еврейскую нормализацию с аполлонийской модернизацией. Большинство советских авторов использовало оба подхода. Согласно Емельяну Ярославскому, пропагандистские домыслы о сверхпредставленности евреев в советском руководстве распространяются врагами революции. «Что им до того, что в Коммунистической партии, в которой один миллион триста тысяч членов и кандидатов, больше одного миллиона русских, украинцев, белорусов и других народностей неевреев!» Что же касается будущих руководителей, то «даже царское правительство допускало 10% евреев в высшую школу, а при Советском правительстве эта цифра едва достигла 13% в среднем по всем вузам». С другой стороны, согласно тому же Ярославскому, антисемитизм нельзя будет победить до тех пор, пока процент еврейских рабочих (который «все еще совершенно недостаточен») и еврейских крестьян (которые составляют «центр тяжести борьбы с антисемитизмом») не возрастет существенным образом.
Ларин пошел намного дальше. Он тоже утверждал, что «от преобладания, переполнения, засилья» евреев среди советских руководителей «довольно далеко» — что даже странно, если учесть, что «в борьбе за свободу, за освобождение нашей страны от власти помещиков и капиталистов, от царизма, еврейские трудящиеся отдали больше своей крови» (чем «трудящиеся других народов»). Но главной целью Ларина было объяснить, почему евреи и в самом деле непропорционально представлены (19% процентов в 1929 году) «в аппарате общественных организаций» — включая «как выборных, так и наемных лиц правлений профсоюзов, губотделов, парткомов и т.п. органов». Причина, полагал он, состоит в том, что еврейский рабочий, благодаря особенностям своей прошлой жизни, благодаря дополнительным преследованиям и гонениям, которым он в течение многих лет подвергался при царизме, выработал в себе большее развитие особых свойств, пригодных для активных ролей в революционной и общественной деятельности. Это особое развитие некоторых черт психологического уклада, необходимых для роли вожаков, делало еврейских рабочих-революционеров более способными к выдвижению в общественной деятельности, чем русского рядового рабочего, жившего в совершенно иных условиях.
Существовало, согласно Ларину, три основных объяснения этого явления. Во-первых, экономическая «борьба за существование» в перенаселенных местечках создавала людей необычайно активных, гибких и решительных.
Условия быта развивали в тогдашнем еврейском городском населении особенную, исключительную энергию. Когда такой человек делался фабричным рабочим, нелегальным революционером, или, после революции переезжая в Москву, делался работником наших учреждений и предприятий, он, конечно, своей энергией очень живо выдвигался. Тем более, что основная масса русских рабочих у нас была деревенского происхождения и потому особой способностью к систематической активности не отличалась.
