что Кузякин обязательно убьет фашистского снайпера.
— Где же ты его нашел? — Журавлев смотрит на сержанта поверх очков.
— Понимаешь, старшой, за второй траншеей немцев есть сгоревший дом. От артиллеристов в стереотрубу он виден хорошо, от вас — почти не заметен. Так вот, от этого дома остался кирпичный фундамент. Немец пробил в нем дыру и сделал себе для стрельбы круглую амбразуру. Стреляет через нее. Моя задача вызвать его на выстрел. Только на один выстрел. Но тогда, когда это нужно мне. Я хоть сейчас могу туда пулю влепить. А если его там сей момент нет? Придет, увидит, что моя пуля, например, попала через амбразуру в противоположную стену, сразу поймет: он раскрыт. И больше там не покажется.
— А почему ты думаешь, что он поступит так?
— Да потому, что я бы на его месте поступил только так. Шальная пуля при одиночном выстреле в такую дырку не залетит. Немец, он умнее, чем ты думаешь.
— Погоди, Кузякин, не из той оперы начал…
— Не боись, старшой. Разве твои бойцы не знают, что это так? В том-то наша и беда, что мы еще недооцениваем сил своего врага. Колотил он нас колотил, а мы все считаем, что фашист слабый да глупый, хотя даже товарищ Сталин сказал, что над Родиной нависла смертельная опасность. Ты на завтра Тимофея мне в помощники дашь?
— Тимофея?
— Не боись, целым будет. Ему даже из траншеи высовываться не придется.
— Тогда бери. Еще чего?
— Хорошей погоды, чтобы солнышко посветило именно до вечера.
— Это, Кузякин, от командира отделения пехоты не зависит. Попроси господа бога.
Кузякин проснулся рано. Я только что пришел с дежурства в траншее и, разувшись, грелся у огня. Он, поджав под себя ноги по-турецки, привязывал к палке прицел от снайперской винтовки.
— Вы чего мастерите, товарищ сержант?
— Приманку, Серега. Прицел от моей первой снайперки. Окуляр в нем осколком разбило, а объектив целехонек.
— А что это за приманка?
— Потом, Серега, потом. Полежи, отдохни, пока Галямыч завтрак сварганит.
— Сегодня будет у вас каша с салом. Выдающаяся каша.
— Откуда сало? — недоверчиво спрашиваю я.
— Из моего снайперского пайка. Да ты ложись, ложись. Я тебя шинелью своей укрою.
«Хороший человек Кузякин. Он обязательно отомстит за Петра и за Маматкулову», — думал я засыпая.
Вопреки нашим ожиданиям, после завтрака ни Кузякин, ни Тимофей никуда не ушли. Тятькина освободили от дежурства в траншее, и они вдвоем с сержантом обсуждают детали предстоящей операции. Только во второй половине дня, когда солнце начало клониться к западу, Кузякин и Тятькин покидают землянку.
О том, что произошло дальше, нам рассказал Тимофей. Кузякин поставил его в мою ячейку, а сам занял соседнюю, Ивана Николаевича. По команде сержанта Тимофей приподнял над окопом палку с привязанным к ней разбитым оптическим прицелом и начал вроде бы «осматривать» местность через прицел, как это делают снайперы. Причем старался ставить объектив прицела так, чтобы лучи солнца падали на линзу, что должен сразу же заметить вражеский снайпер.
Так с перерывами Тимофей, «осматривал» местность несколько раз. Немец все не замечал.
«Пообедал и отдыхает», — сказал Тимофею Кузякин. — «Потерпи, скоро он выйдет на „охоту“».
Тимофей, приподнимая палку с прицелом в очередной раз, решил, что ничего из затеи сержанта не выйдет, как вдруг над его головой раздался непонятный треск и в то же мгновение рядом хлопнул выстрел кузякинской снайперки.
Тимофей огляделся: на его плечах — осколки битого стекла, покореженный корпус прицела сиротливо висел на палке.
«Что случилось, Кузякин?» — спросил Тятькин. — «Ничего, — ответил сержант, — просто мы с тобой сняли его. Вот и все. Он всадил пулю в твой прицел, а я ему в лоб».
Кузякин и Тимофей возвратились в землянку, когда подошла моя очередь дежурить в траншее.
— Ну что? — нетерпеливо спрашиваю Тятькина.
— Порядочек. Готов фриц. Сержант прямо в лоб влепил ему.
— А ты видел? — Чапига приподнимается на локте, недоверчиво смотрит на Тимофея.
— Он не видел, Степан, — отвечает за Тятькина снайпер. — Но вот тебе гарантия: сейчас я пойду на капэ роты, оттуда — в батальон, у первой траншеи обороны вашей роты я вылезу из хода сообщения и пойду полем.
Из пулемета фашист по мне бить не будет. Это дело снайпера. Расстояние, сам понимаешь, большое. Так вот, если я «его» не отправил на тот свет, он меня обязательно снимет. Понял?
— Понял. Но лучше не ходи, сержант. Береженого и бог бережет.
— Спасибо за добрый совет. Давайте покурим на дорожку, и я пойду, хотя расставаться с вами жалко: хорошие вы люди.
Кузякин уходит, когда на посту стою я. Неужели и вправду будет вылезать из хода сообщения? К чему эта бравада?
Прислонившись спиной к валуну, я смотрю на то место склона оврага, где ход сообщения смыкается с первой траншеей переднего края нашей обороны. Там он делает несколько больших колен, серпантином поднимаясь на высоту.
У первого же поворота Кузякин вылезает из хода сообщения и идет к траншее напрямик по черным оспинам воронок, отчетливо виднеющимся на снегу.
Идет, не оглядываясь назад. Снайперка на ремне, за спиной — тощий порыжевший сидор. Наверное, все они такие, истинные герои? Ведь он так и не ответил, за что получил золотую медаль.
«Комбайнер я». Вот и все.
Ночь перед наступлением
Наступление начнется завтра в восемь тридцать утра после двадцатиминутной артиллерийской подготовки. Нас будут поддерживать танки и авиация. Сколько танков — не знаем. Сказано: будут — и все.
Это уж после, весной сорок четвертого и сорок пятого, я могу, сравнивая, прийти к выводу, что танков, поддерживавших нас, было кот наплакал, а артиллерийская подготовка — жиденькая.
Значительно позже я узнаю также, что несколько дивизий нашего фронта, объединенных в так называемую ударную группу, наносили отвлекающий удар в общем направлении на Ельню, чтобы сковать противостоявшие нам здесь фашистские дивизии, не допустить их переброски в район Сталинграда и Донбасса.
Наше отделение уже сняли с боевого охранения. Мы все находимся в первой траншее переднего края обороны, в отведенной нам землянке. А там, где мы находились часа два-три назад, теперь располагаются саперы. Всю ночь они будут заниматься проделыванием проходов в минных полях немцев.
Мне почему-то немножко тревожно за этих незнакомых ребят. Нам было кисло в боевом охранении, а им и того хуже. Попробуй найди под снегом мину, не напорись на нее сам, не получи пулю от внезапно всполошившегося гитлеровского пулеметчика..
— …Итак, задача вашего отделения внешне выглядит довольно простой…
Это говорит заместитель командира батальона по политической части старший лейтенант Фадеев, любимец Ивана Николаевича и Тятькина.
— Вы в составе взвода после артиллерийской подготовки при поддержке танков и авиации атакуете фашистов на участке: слева — известный вам дзот, справа — ложбинка. Для вас она — исключительно.
