редакционными сотрудниками последовал за толпой. На свежем воздухе все слегка отрезвели. Под руководством массовика начались танцы, пляски, игры... «Веселей! Веселей!» - командовал массовик, выжимая из аккордеона все, что мог.
В сумасбродном веселье активнейшее участие принял порядком захмелевший директор завода - среднего возраста, среднего роста, с расплывшимся сытым лицом и хитрыми нагловатыми глазками. Он с откровенным хвастовством и бравадой щеголял в новом, с иголочки, генеральском мундире, который не шел к его грузной, с изрядным брюшком фигуре без тени военной выправки. После танцев массовик затеял всеобщую игру в салочки. Демонстрируя нецеремонность и демократичность, генерал немедленно включился в забавную ребячью игру, даже взял на себя роль входящего. Подпоясанный золотым плетеным поясом, позвякивая на бегу тремя орденами Ленина, множеством прочих наград на его кителе, неуклюжий генерал, задыхаясь, безуспешно пытался догнать легкую на ногу, тонкую в талии хорошенькую молодку. От натуги лицо генерала побагровело, глаза выкатились, рот раскрылся, губы обвисли.
- Замаю! - кричал он, напрасно силясь дотянуться толстой рукой до вертящейся вокруг него бойкой красотки. - Замаю!
А она игриво хохотала, ловко увертывалась от жадно протянутых рук, для пущего задора хлопала слегка ладошкой по генеральскому погону.
- Догоняйте, ха-ха-ха!
Генерал, запыхавшись, остановился, чуть отдышался, расстегнул золоченый пояс, зажал пряжку в правой руке, завертел им над головой, угрожающе крикнул:
- Держись, милочка! Теперь ты от меня черта с два убежишь.
И впрямь, под оглушительный хохот пьяного сборища, он начал хлестать генеральским поясом по ее округлому заду.
- Так ее! Так ее, Михалыч! Давай! Давай! Хо-хо-хо! Ха-ха-ха!.. Ох, не могу! Честное слово, помрешь!
Неожиданно женщина незаметным движением вырвала пояс из руки генерала и пошла на него в наступление. Под несмолкающий хохот, она осыпала «их превосходительство» несильными, но частыми ударами. Генерал пятился, загораживая руками то живот, то зад.
- Хватит, шельма! - кричал он, начиная злиться.
Но женщина, возбужденная винными парами, быстрым бегом, и не думала прекращать экзекуцию. Захмелевшие наблюдатели от смеха с трудом держались на ногах.
Наконец, видно пожалев генерала, озорная молодка протянула ему пояс. Тупо и зло глянув на обидчицу, он рванул пояс и, не надевая его, волоча за собой, покачиваясь из стороны в сторону, спотыкаясь, направился к зданию дома отдыха. Стоящая рядом с Ефимом Тина умиленно восклицала:
- Смотрите-ка, Фимуля, генерал, директор, а такой простецкий, такой артельный! Правда?..
«Вы что, в самом деле ничего не понимаете или прикидываетесь глупенькой?» - готово было вырваться у него, но ласковое «Фимуля» остановило невежливый вопрос.
- Правда или неправда, - уклончиво сказал он, влюбленно, нетрезво глядя на Тину. - Не все ли равно? Тиночка, - он мягко взял ее за руку, - посмотрите, как здесь замечательно! Давайте лучше уйдем куда-нибудь подальше от хмельной братии. Ну, так пошли?.. - он настойчиво сжал ее руку.
- Право, не знаю... И что вам вздумалось от всех убежать? - Играла васильковыми глазами Тиночка. - Ишь ты какой! Ладно, идемте, погуляем в лесу... Смотрите же у меня! - Она погрозила ему пальчиком.
То ли по привычке произнесла она лукавую угрозу, то ли предупреждала о чем-то Ефима - он не догадался.
Высокое апрельское солнце светило и грело по-летнему. Полдень миновал часа три тому назад. Если бы не холодок, поднимавшийся от еще сыроватой земли, не прохладный западный ветерок, от жары, наверно, захотелось бы поскорее укрыться в тень, под деревья. Но Ефим и Тина медленно шагали по широкой солнечной аллее, молча держась за руки, наслаждаясь теплом, одурманенные запахами весеннего леса, чуть дрожащим зелено-голубым светом.
Ефим молчал еще и оттого, что волнение лишило его дара речи. Впервые за последние несколько лет он очутился в лесу наедине с женщиной, и не просто с женщиной, а, как казалось ему раньше и в чем в этот час он уже не сомневался, - с любимой! Он все крепче сжимал Тиночкину руку, которая словно излучала, нет, в самом деле источала возбуждающий жар. Наверно, и Тиночка испытывала подобное чувство. Почти неощутимо она прижалась плечом к Ефиму, взглянула на него немного снизу вверх подернутыми влагой темно-синими сейчас глазами, с легкой дрожью в голосе спросила:
- Что же вы, Фимуля, молчите? Расскажите что-нибудь... Или мы будем шагать, как буки?
Ефим ничего не ответил. Он, кажется, забыл обо всем на свете. Только одно он видел теперь и то, как сквозь пелену, - рядом с ним идущую молодую, желанную женщину, которую он любит, да любит!.. Не помня себя, резким властным движением он повернул Тиночку к себе, губы его жадно впились в ее рот. Она не оттолкнула его, тесно прижавшись, ответила долгим трепетным поцелуем... Но вдруг, будто опомнившись, немного отстранилась, растерянно огляделась, нарочито сердясь, тихо упрекнула:
- Сумасшедший! Как тебе не стыдно?.. Нас могут увидеть!..
Ефим не слушал Тиночку, подхватив ее на руки, устремился в сторону, поглубже в лес. Делал он это безотчетно, изнутри подгоняемый пробудившимся в нем сатаной, отнявшим теперь у него разум и наделившим его огромной силой. В первое мгновение Тиночка поддалась этой силе, не противилась, только повторяла:
- Что ты делаешь? Перестань! Слышишь?!
А он чувствовал, нет, знал, что и она во власти того же порыва, это между ними вот-вот произойдет, это неизбежно... Но Тина, точно опомнившись, вдруг вцепилась в ефимову шевелюру, начала сильно дергать волосы.
- Отпусти меня, слышишь? Отпусти! - зло повторяла она. - А то закричу!..
Боль отрезвила Ефима. Он сразу ощутил тяжесть ноши, опустил Тину на траву. Она не спешила уйти, не плакала, не ругалась.
- У тебя есть расческа? - задала самый обыденный вопрос. - Ты меня совсем растрепал.
Ефим стоя наблюдал, как она приводит в порядок завитые букли.
- Причешись и ты, сядь, - приказала она.
Он послушно сел с ней рядом, нехотя причесался, чувствовал себя усталым, опустошенным, весь обмяк, будто из него выпустили воздух.
- Эх, Фимуля, Фимуля, - проговорила Тина. - Не ожидала я такого от тебя.
- Чего «такого»? - хмуро переспросил он.
- А если бы я забеременела?
Он взял ее за руку, прямо посмотрел в глаза.
- Ну и прекрасно! У нас родился бы ребеночек - твой и мой. Разве мы не в силах были бы его вырастить?
Тина резко выдернула руку из его руки, глаза ее потемнели, лицо стало отчужденным, сразу постаревшим.
- Что ты, Ефим Моисеевич, имеешь в виду? - спросила холодно, надменно. — Жениться на мне задумал?
«А почему бы и нет? - хотел ответить Ефим. - Ведь я тебя люблю, люблю!» — но увидев ее мгновенно преобразившееся лицо, ледяной взгляд, не произнес ни слова.
Большое низкое облако внезапно затмило солнце. Посвежело. Закапали редкие капли дождя. Тиночка поднялась с травы, оправила юбку, еще раз пригладила букли, не глядя на Ефима, повелительно сказала:
- Вставай, пошли! Как бы дождь не разошелся.
Они вышли на просеку, не сговариваясь, прибавили шаг. Дождь и впрямь усилился. Когда Ефим и Алевтина приблизились к зданию дома отдыха, она с обычным кокетством протянула ему ручку.
- Ну, хватит дуться! Тоже мне Дон Жуан! Ишь ты!..
Он не ответил на ее примирительные слова. Она удивленно подняла брови, схватила его за руку, потянула за собой:
- Пойдем же к нашим!
