Сочувствую. А расстраиваться не советую: ее редакторство долгим не будет, ни партком, ни, тем более, райком ее на это место не утвердят: не потянет. Да и... - на радостях разоткровенничался Гапченко, - анкетные данные не те.
Ефим не стал уточнять о каких анкетных данных говорит редактор. Без того ясно: Адамович - еврейка.
- Да-ас! - невесело протянул он, - перспективка! Мне с Адамович не сработаться: тупа, как пень, норовиста, что дурная лошадь. Хоть беги отсюда.
- Вот как? - Гапченко довольно усмехнулся. - Значит, со мной тебе работалось не так уж скверно?
- Значит, — согласился Ефим, — все под солнцем относительно... Да, чтобы не забыть, где мой фельетон о Козыре?
Гапченко будто подменили. Он почесал пальцем в затылке, нехотя сказал:
- Знаешь, я показал фельетон Смирновскому. Он его прочел. Покраснел, кольнул меня взглядом. Зачем, спрашивает, ты мне эту пакость демонстрируешь? Разве можно такую черную статейку публиковать? Опять за старое - шельмовать руководящие кадры? Мало ли что твоему Сегалу на ум взбредет?.. Резолюции моей не получишь. Возьми эту стряпню и употреби в уборной после нужды.
- Так и сказал? - зачем-то переспросил Ефим, хотя ни на секунду не сомневался: павиан не осудит макаку за аморальное поведение.
- Так, слово в слово... Фельетон мне не вернул, положил в письменный стол. По-моему, дал его прочитать Козырю. Он вчера мне встретился - видел бы ты, как прошипел: «Ваш Сегал - злостный клеветник, подвяжите ему язык для его же пользы». - Гапченко сочувственно посмотрел на Ефима. - Выходит, я тебе помог нажить еще одного мил-дружка.
- Ничего, одним больше, одним меньше... Какое имеет значение?
- Не скажи!.. Козырь - штучка! Не ровен час, укусить может. И еще как!
Зазвонил телефон. Гапченко снял трубку:
- Слушаю!.. A-а! Понял! - он, как ужаленный, сорвался с места, вытянулся в струнку, замер по стойке «смирно». -Гапченко слушает, товарищ полковник!.. Сейчас же выезжаю... Слушаюсь... Так точно!
Ефим с неодобрительным интересом рассматривал бывшего своего редактора: откуда у сугубо гражданского лица появилась вдруг прямо-таки военная выправка, чеканный угоднический язык?..
Гапченко положил трубку, лицо его раскраснелось, глаза возбужденно заблестели, он засуетился.
- Вызывают! Догадался? - поднял кверху указательный палец. - Оформлять, наверно, будут, - протянул Ефиму руку. - Пока, я побежал... Прощального обеда не будет, не на что... Как-нибудь потом.
Некоторое время Ефим оставался в кабинете редактора один. Итак, путь Гапченко отныне определен... А вот каково теперь будет работать ему - вопрос непустячный. Уйти отсюда? Куда?.. Пока его попытки устроиться в городскую газету успеха не имели, правда, наведывался он туда не так уж часто.
Его озадачило довольно странное, как-то двусмысленно сказанное предложение инструктора горкома партии, с которым он говорил о работе: «А вы не хотели бы пойти в торговлю?» Инструктор тут же рассмеялся, но принужденно. Это не забылось.
А вдруг вместо Гапченко придет человек что надо? Ефим с удовольствием ухватился за эту мысль. Порой и такое обнадеживает.
Однако сегодня, рассуждал он, главное в его жизни - Надя. Перебил некстати Гапченко его думы о ней. На чем они оборвались?.. На том, что он, если честно признаться, до смешного самоуверен в своих видах на нее. Хватит ли у него на борьбу за Надину любовь вместе с настойчивостью еще и такта, терпения, наконец?
Глава третья
Надя занималась группой штампов и в редакции не появлялась. Несколько раз Ефим порывался пойти к ней вечером в общежитие. Дойдет до барака, постоит, постоит и на попятную. Однажды все же расхрабрился, постучал в комнату.
- Вам Надю? - спросила ее соседка. - Она уехала в институт, экзамены сдает, что ли... Хотите - обождите. Может, скоро вернется.
Вот так новость! Он и не подозревал, что она учится в институте. В таких условиях - работать и учиться? Молодец!.. Неожиданно ему открылась еще одна черта ее характера - целеустремленность. Кое-как одетая и обутая, не всегда сытая, живет в бараке, работает по многу часов в день, да еще занимается в высшем учебном заведении. Подвиг, по-другому не назовешь! Ефиму, скрепя сердце, пришлось самому себе признаться: он на такое не способен. До войны не успел получить высшее образование, после третьего курса института попал на фронт. После демобилизации не стал доучиваться. О какой учебе могла идти речь у вымотанного, искалеченного фронтом солдата? Для работы силенок едва-едва хватало. А Надя? - прижал он себя к стенке. Скажешь, не была на фронте? Верно, а прикинь-ка, хрупкая с виду девушка вон сколько хватила нужды да беды - иной мужчина спасует! Так что, подними руки и признайся: здесь Надя понастойчивее тебя, пособраннее. Признайся и подумай хорошенько!
Ефим подумал. Подумал о другом. Если они поженятся, у Нади прибавится забот и хлопот. Пожалуй, на учебу ни сил, ни времени не останется... Вот те на! Вместо полной пригоршни счастья он преподнесет ей новые огорчения! Интересный оборот!.. «Может, пока не поздно, опомниться и уйти?» - вспомнились строки его последнего стихотворения. Да-да, вот именно: опомниться и уйти, нашептывал разум, тем более, что уходить довольно просто оттуда, куда еще не пришел.
А если бы она вышла замуж за того офицера? Пришлось бы ей расстаться и с Москвой, и с институтом? Конечно, без сомнения! Ефим с удовольствием ухватился за спасительную мысль. И потом, если уж она захочет продолжать учебу, он ей мешать не станет, наоборот... Этим Ефим окончательно уговорил себя и даже воспрянул духом. Погулял немножко и опять направился к Надиному жилью. Сердце билось веселей, хотя где-то на донышке щемила горечь... И в мозгу постукивало сомнение.
В Надиной комнате встретила его та же девушка.
- Вы ее подождите, она теперь скоро должна придти. И покараульте здесь, а то мне надо кой-куда съездить. - Она подала ему журнал «Работница». - Хотите почитать?
Минут через пятнадцать открылась дверь, появилась Надя. Взгляд ее выразил недоумение с оттенком неудовольствия. Ефим это сразу заметил, встал, пошел ей навстречу.
- Здравствуйте, Надюша, не ждали? - спросил тихо, виновато.
- Признаться, не ждала, - ответила она то, что думала в эту минуту, и тут же ей стало неудобно за неприличную откровенность. - Нет-нет, я вам рада, но...
Он понял: после такого «но» трудно сказать что-нибудь подходящее.
- Вы хотели сказать: «но не так нежданно-негаданно»?
- Да, наверно... - она положила на тумбочку дерматиновый портфельчик. - Садитесь... Я отлучусь на минуточку: умоюсь, заодно принесу кипяток.
- А вы, оказывается, студентка, - сказал Ефим, когда Надя вернулась. - Почему же никогда об этом не говорили?
- Да так... Случая не было, - уклончиво ответила она, садясь за стол напротив Ефима.
Он всматривался в ее лицо, миловидное, немного утомленное. Глаза вроде бы стали поспокойнее, лишь временами проступала в них грусть. Или обида?
- Я шел мимо, - соврал он, - дай, думаю, по пути загляну на минуточку к Наде. Что-то она совсем запропала. Я сейчас уйду. Мне надо...
Она мгновенно уловила фальшь.
- Полно вам, пришли и хорошо. Гапченко подбросил мне заданьице, будь оно неладно, замучилась. И учеба тянет, предпоследний курс... Ладно, давайте пить чай!
Он обрадовался:
- С удовольствием! Если разрешите, я побуду еще немного... А у нас в редакции новость: Гапченко уходит в МВД. Так что бросьте эту группу штампов. Будет новое начальство, новые планы... Я как ответственный секретарь, - сказал он с шутливой важностью, - освобождаю вас от задания.
