праха поэта, на его могилу не лег ни один цветок, положенный незнакомой мне рукой... Полное забвение... Ату его, жида, ату!..
Подведу итог сказанного мной в этой части повествования об Ал. Соболеве. Тоталитарный режим, которому он оказался неугоден, надругался над ним, унизил его всесторонне:
- ему было отказано в гласном признании на официальном уровне в качестве личности выдающейся, покорившей своим антифашистским, антивоенным произведением народы планеты;
- ему было отказано в правительственных наградах, знаках поощрения и благодарности за вклад в международное антивоенное движение. Его гражданский подвиг: преодоление пожизненным инвалидом войны тяжелейшего недуга во имя всеобщего блага - не получил должной высокой оценки компартийной власти;
- ему, поэту милостью Божьей, было отказано в реализации своего незаурядного литературного дарования. Как творческая личность, он прожил с кляпом во рту. Его уделом стали умышленное, издевательское замалчивание, пожизненная работа «в стол». Он так и остался неузнанным, неизвестным автором известнейшего, ставшего знаменитым произведения. Был забыт в годы бурной славы «Бухенвальдского набата»;
- ему было отказано в открытом гонении: предательские, оскорбительные удары наносили ему тайно, без огласки, исподтишка. Гордый от природы, он и вида не подавал, сколь тяжка его участь;
- компартийная власть, глазом не моргнув, отобрала у него заработанные им, инвалидом, почти полмиллиона рублей за миллионы грампластинок с «Бухенвальдским набатом». И не будь весьма внушительных исполнительских гонораров (сюда КПСС запустить руку не решилась), вынужден бы был автор «Бухенвальдского набата» нищенствовать на пенсию;
- ему было отказано - надругались в такой момент! - в оповещении о смерти через СМИ. И как следствие,
- ему было отказано во всенародном прощании, в достойных заслуженного человека похоронах;
- ему отказано в посмертной памяти, которую он бесспорно заслужил. В антисемитском государстве никто этим не озаботился. Не озабочен. Ату его, ату!
В унисон с приведенным мной перечнем доказательств земного «благополучия» поэта Ал. Соболева, обеспеченного ему монолитным единством ЦК КПСС и ССП, звучат стихи автора песни-эпохи.
Говорят, что я счастливый, будто родился «в сорочке», будто на волшебной ниве и мои сверкают строчки.
Да, я знал судьбы поблажки, это верно, но отчасти; не в «сорочке», а в упряжке добывал свое я счастье...
При самопроизвольном составлении букета, названного мной «Ату, его, жида, ату!», исчерпывающе достаточной оказалась простая констатация фактов и событий из жизни поэта, трагических, возмутительных. Будто не в кошмарном сне, а наяву виделся он переходящим из одной комнаты в следующую по бесконечной анфиладе. И в каждом новом помещении, ситуации, положении поджидала его новая доза злобного коварства и очернительства... «Всё?» - спросит читатель. «Если бы!» - отвечаю я. Впереди - продолжение или, правильнее сказать, углубление, уточнение, дополнительные иллюстрации, которые при рассказе о житье-бытье автора «Бухенвальдского набата» недопустимо игнорировать. Особо выделяю и предлагаю на суд читателей рассказ о том, как лечили автора знаменитого произведения, когда его поразил смертельный недуг, как и какие медицинские силы были мобилизованы если не на спасение, то хотя бы на облегчение страданий больного. Кто-то, наверно, подумает: зачем уточнять, как лечили Ал. Соболева? Очевидно, как всех, кто болен, о чем тут еще толковать? Вот именно, как всех. В числе прочих «удовольствий» суждено было поэту Ал. Соболеву полной мерой, да с персональными дополнениями, вкусить все прелести здравоохранения для всех. Это в СССР - стране, где, хотя и негласно, было узаконено кастовое разграничение людей и где присвоившая себе льготы и привилегии «красноклопиная» часть населения как черт от ладана бежала от народного здравоохранения. Если не принадлежностью к касте, то взяткой. Ал. Соболев не был приобщен ни к одной из высших каст. Чтобы стать пациентом 4-го Медсануправления Кремля, ему недоставало любви партии и партбилета. Чтобы пользоваться медучреждениями ССП — присутствия членского билета, писательского.
А посему на его долю оставались общедоступные, общенародные здравоохранение и медобслуживание. А что это такое, известно издавна и всем.
...Это был единственный случай, когда вынужден был Ал. Соболев воспользоваться, «злоупотребить» неписаным правом автора «Бухенвальдского набата». Он обратился в Минздрав РСФСР. То ли там кто-то устыдился меднеприкаянности заслуженного поэта, то ли возмутился этой неприкаянностью, но Ал. Соболева, в порядке исключения, приватно (все ему «приватно»!) прикрепили ко Второй республиканской больнице. Ожидая его как-то в холле поликлиники, я увидела выходящую из кабинета врача заведующую булочной, что напротив. «Вы тоже здесь?» - спросила она меня заговорщически, как тоже «свою»... Моего прикрепления к этому медучреждению мой супруг добился с боем! Да еще каким!..
Если до сих пор в ходе повествования я старалась с максимальной объективностью поведать миру о муках душевных талантливого поэта, наделенного высокоразвитым чувством собственного достоинства, не умевшего гнуться, не пластилинового, то теперь считаю необходимейшим рассказать о выпавших на его долю терзаниях телесных, страданиях физических, отягченных иезуитской нервотрепкой.
Мысленно соединила, что рекомендую и вам, обе части детального повествования о поэте Ал. Соболеве, чтобы убедиться, что и во второй части не сметала по небу облачка до образования черной тучи. О мучениях поэта, ставшего онкологическим больным, написала я в середине 90-х годов, семь лет спустя после его смерти. Тогда, естественно, обстоятельства пережитой поры помнились отчетливее, горше и выразительнее, а общая картина смотрелась страшнее, более удручающе. Я не стала ничего исправлять и переписывать, пусть все предстанет перед читателем как было: и больной поэт, и я возле него - трагически одинокая.
Если вам небезразлична судьба поэта Ал. Соболева, не спешите перевернуть, не читая, как скучные, страницы его страданий с новыми унижениями. Поверьте, без преувеличения, с полным, увы, на то основанием я назвала эту часть печальной повести о поэте «Самое страшное». А «рефреном» к каждому колоритному факту пусть станут слова: «И так обошлись с автором “Бухенвальдского набата”?!» Допускаю при этом и какой-нибудь сочный эпитет...
САМОЕ СТРАШНОЕ
Самое страшное из происшедшего в нашей стране за десятилетия коммунистической диктатуры - не разваленная экономика, не беспощадно разоренная природа, не разбазаренные с убогим КПД полезные ископаемые и лесные богатства. Самый страшный результат преступного большевистского эксперимента - порушенный человек. Во что превратила партия гражданина СССР? Каким он шагнул во врата нового времени, с каким интеллектуальным, нравственным багажом, на что способным в большинстве своем, а не отдельными - не разграбленными изнутри - чудом уцелевшими индивидуумами?
Как неправдиво, заискивающе льстят во многом ущербному народу новые политические лидеры! И такой-то хороший народ, и сякой-то... И все в превосходной степени. Извращенная форма заупокойной молитвы. Сказать правду - боязно, очень. Укрощают ложью.
«Когда политики мололи чушь, поэты говорили правду», - сказал Эрнст Неизвестный.
...А России душа умирает от ран... -
простонал с горечью и ужасом поэт Ал. Соболев, бессильный спасти Родину, потому что:
это у нас в стране вор ходит с гордо поднятой головой, а не «собирает пятаки», опустив голову от стыда;
это у нас - хамство, матерная брань буквально въелись в поры почти каждого человека, превратились в этакую полуигривую форму речевого общения и взрослых, и детей, и рабочих, и интеллигентов;
это мы дожили до того, что в радиопередачах о русском языке раздаются защитительно- оправдательно-поучительные речи в защиту мата как одной из наиболее сочных красок «великого и могучего»... Материтесь, кто во что горазд: чем заковыристее - тем красочнее станет речь ваша, тем
