забавно, как это было, как сохранилось в памяти? Буду ли правильно понята? Не сочтут ли мои откровения те, кто прочтет их только глазами, противным кривлянием, притворством, каким-то вариантом «кровати на площади»? Или просто блажью? Делать посмешищем самое дорогое для нас обоих?! Может быть, лучше промолчать? Но в конце концов пришла к такому заключению: когда судьба посылает человеку столько тяжелых испытаний, а он - волей Божьей поэт, закономерно ожидать в его стихах - песнях души - исключительно мрачные мотивы и настроения. Моя задача — обрисовать тот неугасимый источник света и тепла, что десятилетиями согревал душу поэта, не дал ему замкнуться в тоске, очерстветь, озлобиться на все окружающее. Наоборот, помог сберечь себя непорочным, нежным, порой не по-взрослому наивным, и что особенно важно, перенести чудесные качества человеческие в творчество поэтическое, воспеть любовь, красоту, природу, радость бытия. Не каждому пишущему дано и первое и второе. И я очень надеюсь, что искренность и глубина поэзии Ал. Соболева послужат исправлению его умышленного забвения, незаслуженно обидной негромкости его литературного имени.
Несмотря на, кажется, весомые доводы и самоуговор, я отдаю себе отчет в том, что рискую. И потому прошу читателя заранее настроить себя на добрый лад. Тем более что мой рассказ - быль о большом чувстве, многогранном единстве двоих. Так, в общих чертах, словами и понятиями несколько возвышенными, можно охарактеризовать то, о чем собираюсь здесь поведать. Можно и иначе: я намерена рассказать об игре, суть и правила которой добровольно, без подсказки со стороны охотно приняли на долгие годы как способ жить и радоваться (в условиях страны-тюрьмы) два взрослых, смею заверить, неглупых, достаточно серьезных человека. Добавлю: отчасти заимствованная из детства, игра не давала «заважничать», «надуться» и из-за этой глупости до срока состарить и себя, и свою жизнь.
Я вечно благодарна нашей «кошке», поселившейся у нас и среди нас с первых лет нашей совместной жизни, за то, что сберегла она наш союз, дала силы и разум не разбежаться под натиском череды испытаний.
* * *
Мы - кошки... О, вижу гримасу осуждения, предвижу брезгливое разочарование: фи, банально, даже пошловато в зубах навязли женщины-кошечки, в основном постельные, ласковые, мягкие, податливые... И вообще, кошачьи нежности - разит мещанством и еще чем-то пресильно отталкивающим!..
Не надо. Не спешите. Запаситесь терпением выслушать меня до конца. А уж потом - судите строго. Говорю так потому, что уверена: закроете последнюю страницу вы с иными, не столь воинственными - более добрыми, я бы сказала, тонкими чувствами. По-хорошему, с оттенком сочувствия, с улыбкой призадумаетесь над судьбой поэта. И это будет справедливо. Как знать, может быть, вам захочется ощутить и себя на некоторое время в таком странном, но, полагаю, привлекательном мире, на малый хотя бы срок переместиться в него, чтобы, перевоплотившись в милого зверька, отбросить тяжесть повседневности, отрешиться от суетных желаний.
Итак, мы - кошки. А это значит, что нами создан для нас двоих параллельный с обычным, реальным, свой мир. Впрочем, нет, я не точна: это скрытая от посторонних глаз жизнь-игра, которая постоянно перемешивается с реальной жизнью. Еще вернее: мы живем среди людей незримыми для них кошками в человеческом обличье. Никому не ведомая, закрытая от всех необъятная страна, закрытая без замков и дверей, без железных и каменных оград, потому что она - в нас самих. Она охраняема от всех двоими их безмолвным мгновенным пониманием, служит им убежищем от всех, поэту - безошибочным средством обретения покоя и порой дарителем работоспособности. Почему именно кошки, а не собаки или какие- нибудь птички, например, «ласточка моя» - как мило! И все-таки - кошки! Непременно кошки, потому что, как известно, это такое создание Божье, которое «живет само по себе и идет куда захочет» - вот в чем суть! За этим и в этом - потаенное и согласное желание двоих жить на острове полной свободы и доброты среди океана торжествующего зла.
А теперь краткие данные о невидимом царстве-государстве двоих единомышленников. У государства, как и полагается, свой герб. Придумывание герба входило в игру, доставило огромное удовольствие обоим, сопровождалось смехом.
Как и любой герб, наш призван был предельно красноречиво и образно отразить основные черты «страны» и ее «населения».
Очертания герба - это контур кошачьей мордочки. Внутри его общий портрет кота и кошки - жителей «страны». Обе кошки стоят на задних лапах, а передними вместе держат большую миску, полную мышей, — олицетворение благополучия и процветания. Роль рисовальщика герба досталась мне. Вторым обитателем «государства» мое исполнение в рисунке общего замысла было с восторгом одобрено.
В каждом государстве есть основной язык как средство общения. В нашем - тоже. Особый, «кошачий», изобретенный нами и понятный только двоим. Словотворчество сводилось в основном к укорачиванию обычных слов с продолжением их звуками «национальной» принадлежности - кошачьим «мяу» или «мау», либо просто «ау». Ну, например, масло - мсляу, мясо - мсяу, сметана - сьмау, хлеб - хлебуш-кмау, слово длинное, но если его произнести мягко, по-кошачьи, все равно вряд ли кто поймет, кроме посвященных. Слух схватит окончание «мау», не более. Суп - спау, щи - щау и т.д. - принцип, я думаю, понятен. Правил - никаких, как получится. Грибкмау, солнышкмау, цветкмау, птичкмау... Понятно? «Не хочу» - не хтяу, «не люблю» - не льбау и т.д. Для человека, лишенного юмора, - бред. Но, представьте себе, если вдруг так заговорил ваш любимый кот или кошка?.. Вот так подошел, посмотрел просительно-приказательно в ваши очи и произнес нараспев: «Мсяу!» (Мяса!..). Вот то-то! В другой раз он явится с просьбой: «Издыхау, фрау»... Нет, «фрау» не женщина. Но кот - полиглот и теперь употребил слово немецкое, но по-своему, по- кошачьи. «Жрать» - неблагозвучное изъявление желания. Но приобретает иной смысл и звучание, если исходит от кота или человека в его образе: «Издыхаю, хочу жрать» - грубо, противно. А на языке кошек? «Издыхау, фрау!» (От fressen). Наверное, рассмеявшись, в порыве любви вы ему ни в чем не откажите. Словотворчество - безграничное: язык-то новый. А как развлечение не в пример иным, и родится все это, разумеется, не за письменным столом, а по ходу событий дня, ежечасно, ежеминутно, к случаю: дома, на улице, в лесу, в гостях - где угодно.
Некоторые понятия обозначались «оригинальными», придуманными словами. Сказочно емкими. Например, словом «мапф» называлось все плохое - плохая еда, питье, невеселое, тоскливое настроение, какой-то человек с букетом недостатков, отрицание - вместо «нет» и т.п. Огромнейшую роль играла интонация, эмоциональная окраска этого «слова». Столь же широкий диапазон употребления отличал и слово «аф» - утверждение, согласие, «да». Если, находясь, среди людей, сказать даже чуть притворно такую фразу, как: «Яу хтяу сяу», ручаюсь, о ее смысле никто не догадается. Но я, услышав ее из уст Александра Владимировича, понимала, что ему хочется отдохнуть: «Я хочу спать». Для меня важно, чтобы не остался незамеченным еще такой нюанс этой формы общения: лежащая в ее основе кошачья ласковость. Ну, в самом деле, представьте себе: подходит к вам ваш супруг и объявляет: «Я хочу спать». Не знаю, как кому, а мне такое грубовато-бесцеремонное, буднично-скучное сообщение показалось бы вроде и ни к чему: хочешь спать? Иди и спи. Совсем другое дело, когда к вам приближается ваше любимое существо - олицетворенная мягкость, нежность, даже какая-то детская беспомощность и с соответствующей «мордочкой» доложит о своем желании. Не появится ли у вас потребность поскорее, своими руками уложить его, укрыть одеялом, погладить?..
Отличить человеческое от «кошачьего» легко. Во втором случае обращение не просто информативное вообще, а комплексное сообщение о состоянии на данный момент плюс суть одного к сути другого... Хватит. Кто настроен на эту «волну», уже все понял.
Наш язык, при надобности, отгораживал нас от окружающих непроницаемой стеной речевой «автономии», как иностранцев. Помню, как-то, оглядев выставленные на столе закуски - дело было в гостях, - Александр Владимирович, незаметно соорудив «мордочку со скобками», придав лицу кошачье выражение, не глядя на меня (мы сидели рядом), вполголоса проговорил: «Мапф, рвау...»
Вы что-нибудь поняли? Конечно, нет. А я с трудом удержалась от хохота, так как мгновенно «увидела» довольно упитанного кота, который, стоя на стуле на задних лапах, опершись передними на стол, критически оглядев незнакомую еду, отреагировал на нее по-своему. На языке человеческом это означало: все эти закуски доброго слова не стоят -«мапф», и его от них заранее рвет - «рвау». На какой-то короткий миг мы ускользнули от всех в свой, только нам известный мир. А нас это не только сближало, но
