- Это все из-за пирожного, - очень серьезно кивнула Илона, и мы обе рассмеялись. Напряжение спало окончательно.
- Но ведь были и еще причины, - вспомнила я и посерьезнела.
- Не причины. Одна причина, - Илона прикусила губу, пристально смотря на меня, от этого ее взгляда у меня сердце ушло в пятки. И я поняла, что заранее знаю, о чем она собирается сказать. - Кирилл.
Это имя прожгло меня электрическим разрядом, хотя я и была готова.
Я шумно втянула воздух через сжатые зубы.
-А что Кирилл?
У самой же в голове роились тысяча вопросов. Что ей известно? Что она знает о моих чувствах к нему? Что он сам мог сказать ей?
Илона молчала, и мне хотелось вскочить, схватить ее за грудки и трясти до тех пор, пока она все мне не расскажет.
Естественно, я сдержалась, терпеливо смотрела на нее и молчала, слушая, как в груди грохочет сердце.
- Я среди этих людей давно, - начала Илона издалека, - почти пятнадцать лет. Мне было двадцать два года, даже младше, чем ты сейчас, - ну надо же, меня записали в юные, - я чувствовала себя безумно одинокой, мне казалось, что я одна на белом свете, что меня никто не способен понять. Тогда мы и познакомились с Владимиром Петровичем, он пытался промыть мне мозги, объяснить, что мой дар не проклятие, а подарок, что с его помощью я смогу помогать людям. Но мне было плевать на абстрактные цифры, в которых исчислялось количество нуждающихся, я не могла смириться сама с собой, не то что кому-то помочь, - я слушала с замиранием сердца, - и тогда Золотаревский познакомил меня со своим сыном. Он был еще совсем подросток, какой сейчас Петя. Но в нем не было ни юношеского максимализма, ни эгоизма, присущего мальчишкам в этом возрасте. Это был уже взрослый сформировавшийся человек, уже точно знающий, что такое боль и потери, человек, умеющий бороться со своими слабостями. Это был мальчик, дарящий свет. Он отыскал этот свет и в моей душе, и вытащил его из глубины, - Илона на мгновение отвернулась, казалось, ей трудно было говорить. - Не знаю, что было бы со мной без этого мальчишки. Еще в пятнадцать он был взрослее и сильнее, чем я сейчас, в свои тридцать семь.
Илона замолчала. Повисла пауза, и я тоже не смела ничего сказать. Только ждала, когда же она заговорит снова.
Я попыталась представить Кирилла пятнадцатилетним мальчиком, но не получалось.
Мне нравилось, как Илона говорила о нем, с восхищением, уважением, любовью, но в то же время мне было страшно. Я всегда знала, что Кириллу достался очень непростой дар, но только сейчас я поняла, что, помимо всего, этот дар лишил его детства.
Илона заговорила так неожиданно, что я вздрогнула, но тут же снова обратилась в слух:
- Кирилл с детства знал цену эмпатии и способности понимать людей и помогать им. Я видела, как с годами его дар рос, и какую он причинял боль. Как-то раз мы были недалеко от места, где разбился пассажирский автобус, несколько погибших, десятки раненых...
- О боже, - ахнула я.
- Ты правильно поняла, - грустно кивнула она. - Ему тогда было лет семнадцать, он был еще не готов, казалось, его ломает пополам изнутри, он даже не мог самостоятельно убраться подальше от того места, его пришлось уносить.
Мне хотелось заткнуть руками уши, но я не позволяла себе даже лишний раз вздохнуть.
- Сейчас Кирилл уже не мальчик, - продолжала Илона. - И он очень долго работал над собой, над своей реакцией. Сейчас мне даже страшно представить, что он способен вынести.
- Я... - мой голос оборвался, и мне пришлось начать снова, - я не понимаю, зачем ты мне это говоришь?
- Я просто пытаюсь объяснить, каково ему, даже если его лицо непроницаемо.
- Я никогда не принимала его маску за настоящее лицо, - ответила я, заставляя свой голос звучать ровно.
- Вот как, - она склонила голову набок, - а ты знала, что он живет на самой окраине города, в квартире, опутанной звукоизоляционными заклинаниями, как склеп?
Я растерялась.
- Нет...
- И как думаешь, зачем все это?
Я почувствовала себя двоечником на экзамене, которому задают наводящие вопросы, чтобы натянуть хотя бы на 'тройку'.
- Чтобы не чувствовать других хотя бы у себя дома.
- И ты понимаешь, что это значит?
Я уже ничего не понимала, я чувствовала, что моя голова сейчас лопнет. Я ничего не понимала, и еще больше не хотела ничего понимать.
В ответ я только замотала головой.
- Участь любого эмапата - одиночество. Ты ведь только посмотри на него, думаешь, мало девушек, готовы были ради него на все?
- Но он никого к себе не подпускает, - прошептала я.
- У эмпатов никогда не бывает семьи, эмпат всегда один.
Не то, что я услышала это впервые, Зверь и раньше меня предупреждал, но впервые правда звучала так реально и так жестоко.
Я сжала под столом руки в кулаки и ждала, что же она скажет дальше. Казалось, больнее уже некуда.
- Кирилл всегда знал, что будет один, знал с детства, а потому дистанцию с женщинами держал всегда. Кому нравился, всегда мягко отвергал, сам же... Даже не знаю, мне кажется, он изначально поставил себе в голове установку, запрет на любые чувства, потому что из этого все равно ничего не получится, - она сделала паузу, подняла глаза и уставилась на меня в упор. - А потом появилась ты.
Я растерялась в очередной раз за сегодня, сжатые кулаки разжались.
- При чем тут я? - это все, что я смогла сказать.
- Я впервые за пятнадцать лет видела, как он не пытается блокировать чужие чувства, чтобы они не надоедали, а, наоборот, слушает их. Он твердил мне, что ты особенная с первого дня, как ты появилась. Он ни разу не почувствовал от тебя ни ненависти, ни зависти, это его поразило, - я почувствовала, как кровь приливает к лицу. - Ты первая, кого он полюбил за всю свою жизнь.
- Полюбил? - я выпила оставшийся кофе залпом, в горле пересохло. - Меня?
Илона виновато склонила голову.
- Я знаю, что это он должен признаваться, а не я за него. Но я вижу, как он пытается задушить в себе чувства к тебе, как всячески пытается от тебя отдалиться.
- Мне он говорил, что это из-за Зверя, - пробормотала я.
Она кивнула.
- И это тоже.
- Тогда я вообще ничего не понимаю! - нервы, наконец, сдали. - Тогда чего он хочет? Проверяет, искренна ли я? Не стану ли я завистливой и мерзкой, когда возьму Зверя под полный контроль?!
- Тише, - Илона мягко коснулась моей руки. - Не хватало еще, чтобы нас услышали.
Я опасливо обернулась. Вроде бы, нет, никто даже не посмотрел в нашу сторону.
- Погоди, - пообещала я, - дай пару секунд, я успокоюсь.
Она кивнула и терпеливо ждала, пока я возьму себя в руки, это заняло три минуты, заговорила только тогда, когда убедилась, что я способна ее слушать.
- Он не проверяет, достойна ли ты для него. Он ждет, когда ты сама будешь уверена в своих чувствах. Он просто беспокоится о тебе.
- Ух, - вот теперь я впала в полнейший ступор, посидела минут пять, молча, благо Илона меня не торопила, наконец, собрала мысли в нечто более-менее связное и спросила: - Зачем ты все это мне говоришь?
