Я опустилась в кресло, закрыв лицо руками.
- Дай воды, пожалуйста.
- Сейчас! - я не поднимала головы, слышала лишь, как застучали каблучки. - Вот, держи, - она сунула мне в руку прохладный стакан.
- Спасибо, - пробормотала я.
Леночка села в соседнее кресло, участливо положила руку мне на плечо.
- Милая, ну что случилось? Кто-то умер?
Что ж, наверное, вид у меня был соответствующий, раз она могла так подумать.
- Я.
- Чего? Не говори глупости.
А у меня действительно было чувство, что я умерла. В сердце было так пусто, уже даже не больно, просто пусто, ощущение беспомощности и безвозвратности. Я сама вырыла себе могилу, собственными руками.
Я просидела неподвижно минут десять.
- Тебе лучше? - заботливо спросила Леночка.
Лучше? Мне? Навряд ли.
Но Леночке я кивнула:
- Я в порядке.
- Это из-за Кирилла? - не отставала та. - Вы поссорились? Я видела, как ты побежала за ним.
- Поссорились, - эхом повторила я. - Если бы.
Ссора - это всего лишь ссора, ссора всегда подразумевает примирение.
- Я не понимаю, - между бровей девушки пролегла морщинка. - Что случилось?
- Все хорошо, - пробормотала я, возвращая Леночке стакан. - Правда, все хорошо.
Я встала и побрела к кабинету Золотаревского.
- Старик, наверное, меня уже искал?
Леночка вскинул брови, в отличие от остальных, я никогда не называла Владимира Петровича стариком.
- Нет, - она пожала тонким плечиком. - Закрылся у себя сразу после собрания и не выходил.
Что ж, это не было удивительным. Конечно же, он все знал заранее.
Я легко постучала в дверь кабинета и, не дожидаясь ответа, вошла.
Золотаревский сидел за столом, подперев рукой подборок, и смотрел на меня. Перед ним не было никаких бумаг, как обычно, столешница абсолютно пуста. Похоже, он вот так сидел и ждал меня все это время.
У меня в горле встал ком.
- Проходи, - пригласил старик.
Я прикрыла за собой дверь и прошла к креслу, села, как школьница в кабинете директора, сложив руки на коленях. Молчала.
- А ведь я предупреждал, - когда молчание затянулось, сказал Золотаревский. - Мало того, показал наглядно. Но нет, все по-своему.
- Вы правы, - я опустила голову, - мне нет прощения.
- А вот это чушь! - его голос стал строгим. - Прощение есть всем и всегда. Только слабаки не умеют прощать и держат в себе злобу. Кир очень великодушный человек, он поймет и простит.
Я вымученно улыбнулась, вот на этот раз я словам старика не верила. Я не заслуживала прощения.
- Что ж, - снова заговорил он, не дождавшись от меня никакой реакции. - Давай займемся делом и обсудим, что тебе нужно для подготовки.
Я подняла голову.
- Вы шутите? После всего этого вы хотите отправить меня в Ясли к Кириллу? Да он меня и на порог не пустит.
- Ты не права, - не согласился Владимир Петрович. - Кир все сделает для детишек. А ты можешь быть им полезна.
- От меня одни беды.
- Значит, пора это исправлять.
- Мне, наверное, стоит уехать, - сказала я, эти слова дались нелегко, я не хотела никуда уезжать. Но я вспомнила ледяной взгляд Кирилла и снова внутренне сжалась. - Ему будет легче, если меня не будет рядом.
Золотаревский смерил меня взглядом с ног до головы, а потом сказал:
- Всегда проще уйти, чем остаться и посмотреть своим страхам в лицо.
Я дернула плечом.
- Значит, я слабачка.
- А если я попрошу тебя остаться?
- Зачем? - я скривилась. - Снова ваши видения?
Старик поджал губы, будто думая, говорить или нет.
- И они в том числе, - наконец, признался он. - Как бы то ни было, я прошу тебя остаться. Ты можешь мне сделать такое одолжение? Хотя бы на месяц. Если ты захочешь уехать по прошествии этого месяца, ты уедешь, и я не буду тебя держать. Идет?
Я обдумала этот вариант. Что ж, он был не плох. Как раз этот месяц я и посвящу самообразованию, а, значит, мне не придется, надоедать Кириллу в Яслях своим присутствием. А Владимиру Петровичу я была слишком многим обязана, чтобы просто так встать и уйти, когда он просит этого не делать.
- Хорошо, - согласилась я. - Но если я захочу уйти через месяц, вы меня отпустите.
- Обещаю, - кивнул Золотаревский и протянул мне руку через стол.
Я удивилась этому жесту, но руку пожала.
14 глава. Пустота
Когда падаешь в бездну, бесполезно выставлять вперед руки, пытаясь смягчить падение, что бы ты ни сделал, это только продлит агонию.
Моя жизнь стала убогой, лишенной красок и эмоций. Было время, когда я страдала от своей любви к Кириллу, было - когда пыталась душить в себе эти чувства. Теперь у меня не было ничего: ни любви, ни тоски, ни ненависти. Была пустота, пустота в сердце и в мыслях. Я потеряла цель, направление, а все мое существование лишилось смысла.
Это было так, словно я шла по темному лабиринту, освещая себе путь, а потом в моем фонарике кончились батарейки, и я осталась в кромешной тьме. И в этой темноте я была совершенно одна, со мной рядом не было никого, но страшнее оказалось другое - я ни в ком не нуждалась.
Еще на уроках обществознания в школе нас учат, что человек - существо биосоциальное, не способное жить без общения и нуждающееся в нем. Я же больше не чувствовала, что подхожу под это определение человека. Я была одна, не стремясь ни к кому и ни к чему.
Это мое состояние было необычно даже для меня самой. Я всегда была нелюдима, сторонилась шумных компаний, предпочитая проводить вечера дома с книгой, а не с друзьями. Но даже за книгами под теплым одеялом я о чем-то мечтала, надеялась на перемены в своей унылой серой жизни, чего-то ждала, пусть даже нелепого принца на белом коне, но все же ждала.
Наверное, это странно и неправильно, только в двадцать шесть лет обнаружить, что принцев не бывает, а сказки наяву не случаются. Кирилл был моим принцем, моим персональным чудом. Но, как и положено, настало утро, и сказочный туман рассеялся. А я осталась одна.
Я долго и часто думала о своем поведении, когда я побежала за Кириллом, пытаясь перед ним извиниться, что-то объяснить. Это было так нелепо и глупо, что я совершенно не понимала, как в тот момент это казалось мне таким правильным и единственно верным поступком.
Никогда в жизни я не бегала ни за кем, никогда не произносила слов: 'умоляю, прости меня'. Никогда и никем в своей жизни я так не дорожила, как им...
