Адам попробовал дернуть ручку, но оказалось заперто, тогда он взломал дверь при помощи колена, немного сняв ее с петель. Дверь распахнулась. Подруга издала одобряющий звук, но успех взлома больше можно было отнести к недостаткам двери, чем к силе Адама.
Они зашли в квартиру, и подруга задрала голову выше, выше, выше. Над ними влетал высокий потолок, который поддерживали металлические балки. Придуманная квартира Гэнси была лабораторией мечтателя. Перед ними раскинулся весь второй этаж на тысячи квадратных метров. Две стены были сделаны из старых окон: дюжины тонких, исцарапанных стекол, за исключением нескольких чистых, которые заменил Гэнси. А две другие стены были покрыты картами: горы Вирджинии, Уэльса, Европы. Линии, проведенные маркером, дугами пересекали каждую из них. На полу стоял телескоп, направленный в небо на запад, в его ногах лежала груда загадочной электроники, предназначавшейся для измерения магнитной активности.
И повсюду, повсюду лежали книги. Неубранные груды интеллектуальных, но провальных попыток, воспроизвести ученые труды. Некоторые из книг были не на английском. Другие были словарями тех книг, которые были на иностранных языках. Было и несколько каталогов купальных костюмов с иллюстрациями.
Адам почувствовал знакомую острую боль. Не ревность, нет, просто некое болезненное ощущение. Когда-нибудь у него будет достаточно денег, чтобы приобрести подобное этому, своё личное пространство. Место, которое выглядело бы снаружи так, каким Адам ощущал себя изнутри.
Внутренний голос Адама поинтересовался у него самого, будет ли он когда-нибудь выглядеть внутри так же грандиозно, или это было то, с чем нужно было родиться. Гэнси был тем, кем он был, потому что жил с деньгами с самого раннего детства, словно гениальный виртуоз клавишник, которого посадили за фортепьяно и тот сел именно так, как присуще только ему. Адам опоздал, он самозванец, все еще спотыкающийся о свой генриеттовский акцент и хранящий свою мелочёвку в коробке из-под хлопьев под кроватью.
Рядом с Декланом подруга держала руки у груди в бессознательной реакции на мужскую наготу. В данном случае, нагота была не тела: постель Гэнси, только два матраца на скудном, кое-как сделанном, металлическом каркасе, убого стоящем в центре комнаты. Каким-то образом это было чем-то интимным при полном отсутствии личной жизни.
Сам Гэнси сидел за столом спиной к ним, вглядываясь в обращенное на восток окно и постукивая ручкой. Рядом с ним лежал толстый журнал, в страницы которого были вклеены заметки из книг и вписаны темными чернилами примечания. Адам временами поражался тому, насколько Гэнси оставался вне времени: то ли старик в молодом теле, то ли молодой парень с душою старика.
— Это мы, — сказал Адам.
Когда Гэнси не ответил, Адам двинул в сторону своего рассеянного друга. Подружка Деклана издавала различные звуки, все из которых начинались на букву «О».
Гэнси построил высотой по колено посреди комнаты макет города. В дело пошли коробки из-под хлопьев и различные контейнеры, раскрашенные, как дома — точная копия Генриетты. И трем гостям пришлось идти по направлению к столу по главному проспекту. Адам-то знал правду: эти здания были признаками бессонницы Гэнси. Каждая новая стена за каждую бессонную ночь.
Адам остановился как раз рядом с Гэнси. Вокруг него сильно пахло листьями мяты, которые тот рассеянно жевал.
Адам вынул наушник из правого уха Гэнси, и его друг вздрогнул.
Гэнси вскочил на ноги.
— Что за… Привет.
Как обычно, на Адама смотрел эдакий герой всех американских войн, замаскированный под взъерошенными каштановыми волосами, сощуренных летом карих глазах и прямым носом, любезно переданным ему по наследству англо-саксонцами. Все в нем намекало на доблесть, власть и крепкое рукопожатие.
Подруга Деклана так и уставилась на него.
Адам помнил, каким нашел его устрашающим при их первой встрече. Было два Гэнси: один, который жил в этом теле, и другой, который включался по утрам, когда он запихивал свой бумажник в задний карман летних брюк. Первый был беспокойным и страстным, без заметного для ушей Адама акцента. Второй изобиловал скрытой властью, он приветствовал людей с неясным, значительным акцентом денег старой Вирджинии. Для Адама было загадкой, почему он не мог видеть обе версии Гэнси одновременно.
— Не слышал, чтобы вы стучали, — без необходимости сказал Гэнси.
Он ударил кулаком по кулаку Адама. От Гэнси этот жест смотрелся одновременно очаровательно и настороженно, как фраза, позаимствованная из другого языка.
— Эшли, это Гэнси, — представил Деклан своим приятным, нейтральным голосом. Таким голосом сообщают о повреждениях, вызванных торнадо, и холодных фронтах. Рассказывают о побочных эффектах маленьких синих таблеток. Объясняют технику безопасности на Боинге 747, на котором сегодня совершаем полет.
И добавил:
— Дик Гэнси.
Если Гэнси и считал девушку Деклана расходным, легко заменяемым, ресурсом, то не показал этого. Он всего-навсего поправил немного холодным голосом:
— Как известно Деклану, Дик — это мой отец. Я же просто Гэнси.
Эшли выглядела больше потрясенной, нежели обрадованной.
— Дик?
— Семейное имя, — сказал Гэнси, с усталым видом человека, которому уже порядком поднадоела эта шутка. — Я стараюсь игнорировать его.
— Ты же из Аглионбая, верно? Это место просто крышу сносит. Почему бы тебе не жить на территории школы? — спросила Эшли.
— Потому что я владелец этого сарая, — ответил Гэнси. — Всё лучше, чем платить за общагу. Вы же не сможете продать общажную комнату, когда закончите с учебой. И куда эти деньги пойдут? Да в никуда.
Дик Гэнси III терпеть не мог говорить, как Дик Гэнси II, но прямо сейчас, он говорил именно так. Они оба могли успешно пустить в ход логику и разыграть эту карту, когда им хотелось.
— Боже милосердный, — отпустила замечание Эшли.
Она взглянула на Адама. Взгляд её долго на нём не задержался, но тот все же вспомнил про небольшую прореху на плече своего форменного свитера.
Адам с усилием заставил себя расправить плечи и постарался выглядеть в школьной форме так же легко и небрежно, как это получалось у Гэнси с Ронаном.
— Эш, ты не поверишь, почему из всех мест, Гэнси выбрал именно это, — сказал Деклан. — Расскажи ей, Гэнси.
Гэнси не мог удержаться, чтобы поговорить о Глендовере. Никогда не мог. Это была его слабость. Он спросил.
— Как много тебе известно о Валлийских королях?
Эшли поджала губы, а пальцами пощипывала кожу у основания её шее.
— Ммм. Лёвелин[5]? Глендовер? Английские протестующие лорды?
Улыбка на лице Гэнси могла бы осветить угольные шахты. Адам не знал ни о Левелине, ни о Глендовере, когда впервые встретил Гэнси. Гэнси пришлось описывать, как Оуайне Глиндур — Оуен Глендовер (как звучит его имя не по-валлийски) боролся против англичан за Валлийскую свободу, а затем, когда взятие в плен было неизбежно, он исчез с острова и из истории.
Но Гэнси никогда не заморачивался пересказать историю. Он говорил о событиях так, будто они произошли буквально вот только что, щекотал нервы магическими знаками, сопровождающими рождение Глендовера, слухами о его умении быть невидимым, невозможными победами над огромными армиями и,
