поведала о вражде между Коулами и Донованами. С довольным видом созналась, что была именно таким сорванцом, как описывал дед, незаметно для себя нарисовав трогательную картину одиночества, которая начала особенно интриговать Ника, когда в рассказах о самых отчаянных выходках стало мелькать слово «мы».
– Кто «мы»? – спросил он после описания случая, на всю жизнь отвратившего ее от курения.
– Ну, К… моя компания, – запнулась она с виноватым видом.
– Мальчик, конечно, – угадал он причину ее смущения.
– Д‑да…
– Друг семьи?
Она промокнула губы салфеткой, выигрывая время, не понимая, почему не может соврать с обычной непринужденностью.
– Не то чтобы друг… – пробормотала она, пряча глаза.
Непостижимо, но он сумел, оттолкнувшись от бессознательно выделенного слова друг, совершить прыжок к догадке.
– Значит, враг. – Еще скачок. – Коул? Вы с Финном дружили в детстве? Как?
– Они не знали, – нехотя призналась она. – Финн и я… мы встретились однажды в парке, когда сбежали от нянек. – И не удержалась от улыбки, вспомнив. – Он украл мой хлеб и столкнул меня в пруд с утками. Хулиган был почище меня. Потом обозвал меня плаксой, и тогда я стукнула его под коленку и тоже столкнула в пруд. – Ей до сих пор приятно было вспомнить, какое удивление появилось на обманчиво ангельском личике. – Тут пришел сторож и начал кричать на нас, и нам пришлось убежать и спрятаться. Мы поклялись кровью никому не рассказывать. Тогда мы не знали имен друг друга, а к тому времени, когда узнали, это уже не имело значения… даже придавало дополнительную прелесть нашим встречам в парке.
– Сколько это продолжалось? – Увлеченный игрой чувств на ее лице, он постарался не спугнуть течение воспоминаний.
– А это никогда и не прекращалось. – Мэгги пожала плечами. После всего сказанного нет смысла останавливаться. Может быть. Ник начнет воспринимать Финна как личность, а не как карикатуру из «Плейбоя». – Мы всегда находили способы увидеться. Мы стали друг для друга братом и сестрой… настоящих‑то у нас не было.
– И за все эти годы никто не узнал?
– Мы не забывали одаривать друг друга враждебными взглядами на людях и соревновались в снобизме… а когда хотели поговорить, делали это только наедине. Ты видел дедушек, как они ведут себя, – они всегда были такими. Их ни в чем нельзя убедить, и если бы они узнали обо мне и Финне, то нашли бы способ разлучить нас, хоть все было совершенно невинно.
Ник погладил свой бокал, опустив глаза, чтобы скрыть вспыхнувшую в них радость. Почему‑то – абсурд, если учесть, что речь идет о семейной паре, невинность тогдашних отношений между девочкой и мальчиком имела значение.
– Все эти годы они нянчились со своей ненавистью, доводя ее до смешного.
Не могу поверить, что причина первой ссоры могла быть настолько незабываемой.
– Скорее всего, и не была.
– Что ты хочешь сказать? – недоуменно взглянула она.
– Может быть, они слишком дорожат своей враждой, чтобы оставить ее.
– Дорожат?
– Они старики. Оба пережили потерю почти всех, кого любили, – что еще осталось у них, чтобы заполнить пустоту?
– Это смешно.
– Разве? Ни один из них не женился снова, хотя я не сомневаюсь, что возможностей было достаточно, стоило только захотеть. Они не захотели – они предпочли посвятить свои жизни строительству империй; а империи нужен враг, чтобы стимулировать рост. То, что началось, без сомнения, как фамильная вражда, превратилось с годами в основополагающий ритуал… если хочешь, любимую игрушку, нечто, поддерживающее гармонию чувств. Сегодня они получали искреннее наслаждение, пререкаясь из‑за тебя.
– Ты ничего не понимаешь, – возразила Мэгги, потом поколебалась, не желая давать ему в руки опасное оружие, но вынуждена была сказать:
– Они все еще думают, что мы с Финном познакомились за морем, и я предпочла бы, чтобы так оно и осталось.
Он некоторое время всматривался в ее напряженное лицо, но не произнес напрашивавшегося «почему?».
– Хочешь десерт или ликер?
Она виновато подумала о лишнем фунте, который набрала утром, и пошла на компромисс:
– Я бы не отказалась от кофе по‑ирландски. Для Патти еда не еда, если не закончить чем‑нибудь крепким, и я почувствовала себя очень взрослой, когда он начал давать мне «ирландский особый» лет в двенадцать. Вкус мне совершенно не нравился, но я сохранила этот обычай как фамильную ценность.
– Значит, кофе по‑ирландски. А потом… я думаю, пора заняться делом, назначенным на этот вечер, не правда ли?
Глава 7
Ник Фортуна кивнул двум мужчинам в зеленой униформе с бледными лицами, и те, пропустив их, снова закрыли тяжелую стальную дверь. У Мэгги натянулись нервы, когда массивная плита с лязгом отгородила их от внешнего мира.
Довольно большая и хорошо освещенная комнатка‑сейф вдруг показалась тесной и пугающе интимной.
– Необходимая предосторожность, – он указал на герметичную дверь. – Но сейф снабжен вентиляцией, так что удушье нам не грозит… даже если останемся на всю ночь.
Мэгги вздрогнула, когда он повернулся к стене с пронумерованными ящичками, выбирая ключ из тяжелой связки. Его успокоительное заверение имело противоположный эффект. Всю ночь… многозначительное словосочетание устроило сумбур в ее голове. Каково это было бы –
