провести долгие ночные часы в вынужденной близости с Ником Фортуной? Она стиснула розовую шелковую вечернюю сумочку. Как будто мало она наделала глупостей этим вечером со своими неосторожными откровениями!
Когда он напомнил в ресторане о деле, она была так насторожена, что могла предположить все что угодно, кроме самого дела. Потрясение от мысли о запретном удовольствии было настолько сильным, что предательски отразилось на лице. Ник мрачно улыбнулся.
– Камушки, Мэгги. Я имел в виду ювелирное дело.
– Вот черт! Я‑то думала, ты наконец разболтаешь свои планы. Ведь это дело тоже было назначено на вечер.
– Ты в самом деле подумала об этом? – скептически улыбнулся он. Оба знали, что она врет.
– Конечно, – заявила Мэгги, изображая полнейшую невинность. – О чем же, по‑твоему, я могла подумать?
Она искусно отняла у него инициативу, и восхищенный блеск в глазах Ника свидетельствовал о том, что он оценил этот ход. Ответь он напрямик, вышло бы, что он приписал ей свои тайные мысли, и тогда он оказался бы самонадеянным глупцом.
Вот только она забыла, что говорит с человеком, которому плевать на условности, если он победил.
– Значит ли это, что тебя не интересует разговор о том, чтобы стать моей возлюбленной?
– Я… я… прошу прощения… – она задохнулась, не в силах поверить своим ушам.
– Конечно, прощаю, Мэгги, – сказал он, шутовски прикидываясь, что понимает ее слова буквально. – Я, конечно, польщен твоим интересом, и вышло так, что как раз сейчас у меня нет любовницы, но, как я уже говорил раньше, замужние женщины не подлежат рассмотрению. Ты очень красива, и я не сомневаюсь, что найдется немало мужчин, которые будут счастливы стать мишенями твоего… энтузиазма. – Все это было сказано мягким тоном человека, желающего отказать, не обижая. Мэгги разрывалась между оскорбленной гордостью и восхищением, между яростью и смехом. Он сделал из нее самонадеянного подростка!
Зная, что протест приведет только к дальнейшим провокациям, она замкнулась в том, что должно было изображать холодное, надменное молчание, но в глазах бурлил кипяток, черный, как поданный им кофе. Мэгги молча перебирала запоздалые сокрушительные отповеди.
Вскоре после этого они отправились на фабрику и склад Фортуны. Мэгги одновременно и спешила закончить необычный вечер, и жалела о его скором завершении.
Ник вытащил несколько неглубоких ящичков и поставил их на полированную полку, тянувшуюся вдоль стены сейфа.
– Ну же! – Он поднял брови, и Мэгги, доказывая, что вполне владеет собой, подошла, касаясь шелковым рукавом темной ткани его костюма. Едва опустив глаза, Мэгги забыла об электрических разрядах, пробегающих по руке.
– Какая прелесть! – Как ни привыкла Мэгги иметь дело с драгоценностями, она была очарована. Санчес поместил свои камни в дивные изгибы золота, серебра и платины. Чистые, скупые линии были идеальным обрамлением богатого блеска роскошных камней.
– Я же говорил, что тебе понравится. – Ник направил на нее одно из прямоугольных зеркал, стоявших на полке. – Что примеришь сначала? Может быть, это?
У него был хороший вкус, но Мэгги все еще сердилась. Вместо предложенного она указала на ожерелье из квадратных изумрудов в очень простой золотой оправе.
– К нему нужна женщина с менее выступающими ключицами, – знающе заметил Ник – Мне нравится, – твердо заявила Мэгги, борясь с желанием прикрыть ключицы. Все у нее в порядке, и нечего ему подкапываться под ее самообладание. Но как же обидно было убедиться, отказавшись от помощи и самостоятельно надев ожерелье, что он оказался прав! Молча она положила ожерелье обратно в ящик и выбрала другое.
– Для этого нужна более длинная шея.
Мэгги нахмурилась своему отражению. При глубоком вырезе короткое ожерелье утрировало объем обнаженного тела. Дело тут не в шее, сказала она себе.
Каждый раз, как она выбирала что‑то. Ник отпускал критический комментарий, но она упрямо держалась, пока не кончилось терпение.
– Знаешь, ты ужасный продавец. Неужели ты не хочешь, чтобы я выбрала то, что мне нравится?
– Похоже, тебе нравится все, – сделал он широкий жест рукой. – Что не позволяет сузить диапазон. При такой скорости мы действительно останемся здесь на всю ночь… или, может быть, ты этого и хочешь? Не пытаетесь ли вы скомпрометировать меня, миссис Коул?
– Эта шутка затаскана до дыр, мистер Фортуна.
Ник ухмыльнулся, и Мэгги вдруг представила его молодым боксером: пританцовывая, ныряет он под удары и наносит ответные.
– Но звучит очень свежо, когда она связана с тобой.
– Я покупаю камни, а не любовника. А если бы мне нужно было последнее, я бы выбрала кого‑нибудь классом повыше. Класс – это такая штука, мистер Фортуна, которую нельзя купить за деньги. С этим нужно родиться. У вас есть костюм, но он не вполне подходит. Иногда он морщится, демонстрируя потертости.
– Я предпочитаю чистую совесть любому классу…
– Неверно расставлены акценты, – издевалась она. – К сожалению, у тебя нет ни класса, ни чистой совести. Шантаж, угрозы насилием не вполне к лицу достойному гражданину. И разве может быть чиста совесть у человека, который пытается продать дочь, чтобы приобрести респектабельность?..
– Я не продаю Лори! – Его гневный вопль резко отразился от стальных стен сейфа.
– Принудить ее выйти за одного из тщательно отобранных тобой кандидатов это и значит продать.
– Я ни к чему ее не принуждаю. Она слишком молода, чтобы вообще думать о браке. Ей нужно больше опыта, чтобы выбрать достойного спутника жизни.
– А, ты хочешь, чтобы она сначала поспала немного на пробу?
– Нет! – У него потемнело от прилива крови лицо. – Я говорил не о сексуальном опыте. Я имел в виду опыт жизненный. До сих пор она вела очень замкнутый образ жизни…
– По чьей же вине?
– Я сказал – замкнутый, но не изолированный, – проскрежетал он, с трудом усмиряя ярость. – У нее впереди вся жизнь, и нет нужды торопить события.
– Понимаю. Ты хочешь, чтобы она в семнадцать лет поступала как тридцатипятилетняя. Очень логично. Ник. Очень здраво. Стоит ли плакать по луне, когда под рукой столько звезд?
Ее сарказм оказал смягчающее действие. Ник лишь издал сердитое междометие и скрестил руки на груди.
