7
Двухмоторный турбовинтовой самолет компании «Эйр Би-Ви-Ай» из Сан-Хуана совершил посадку на острове Биф и подрулил к небольшому зданию аэровокзала. По трапу сошли тридцать пассажиров, в их числе Роберт Брюстер и его жена Элен. Семейная пара выглядела уставшей и помятой. В Сан-Хуане произошла задержка с вылетом, перелет рейсом «Эйр Би-Ви-Ай» пришелся на жару, крошечные вентиляторы над креслами лишь гоняли по салону теплый, влажный воздух.
Чета Брюстеров прошла паспортный контроль, таможню и направилась к желтому «мерседесу» на стоянке у аэровокзала. Элен Брюстер забралась в машину. Ее муж, сказав водителю-туземцу: «Я ненадолго, всего несколько минут», — подошел к телефону-автомату и, сверяясь с записью на бумажке, набрал номер.
— Мне нужен Эрик Эдвардс, — сказал он женщине, снявшей трубку. — Он ужинает с вами вечером.
Вскоре к телефону подошел Эдвардс.
— Эрик, это Боб Брюстер.
— Приветствую, Боб. Только прилетели?
— Да.
— Довольны путешествием?
— Не особенно. Элен чувствует себя неважно, а я растекаюсь. Жарища.
— Ну, неделька приятного отдыха тут поднимет вас на ноги и освежит.
— Уверен, так и будет. Жаждем снова увидеться с тобой.
— Я тоже. Надо собраться.
— А что, если выпить по рюмочке уже сегодня вечером. Мы доберемся до отеля, освежимся и…
— Вечером я занят, Боб. Давай завтра, а? У меня свободный день. Пройдемся по морю на яхте, я приглашаю.
Брюстеру было все равно, к тому же он слишком обессилел, чтобы обсуждать дальнейшие планы.
— Не знаю, как Элен, — сказал он. — Позвони мне утром. Мы остановились в «Проспект-риф».
— Передай от меня привет тамошнему управляющему, — оживился Эдвардс. — Он мой хороший приятель, может, даже угостит тебя стаканчиком по случаю знакомства.
— Передам. Позвони мне в восемь.
— Извини, придется чуть попозже. У меня намечается долгий вечер.
— Эрик…
— Да?
— Жизнь очень осложнилась с недавних пор.
— В самом деле? Может, как раз потому вы с Элен так и утомились. Простота куда меньше выматывает. Завтра потолкуем об этом.
Эрик Эдвардс вернулся к столику с зажженными свечами в ресторанчике «Сахарная мельница», входившем в небольшой, всем доступный курортный комплекс на Эппл-бэй. За столиком сидела высокая величавая блондинка лет тридцати пяти, одетая в белое платье с очень глубоким вырезом. Кожа у нее сильно загорела и резко оттенялась белым платьем — так сверкают белизной на фоне темной кожи зубы местных жителей. Блондинке потребовалось много часов провести на солнце, прежде чем ее кожа обрела такой цвет. Кожа эта, особенно поверх грудей, уже намекала на шершавую заскорузлость, уготованную ей к шестидесяти годам.
У женщины были длинные ногти, покрытые радужным розовым лаком. На пальцах она носила массивные перстни, на каждом запястье сверкало по десять тоненьких браслеток.
Эдвардс был одет в белые брюки, белые легкие туфли на босу ногу и малиновую рубаху, расстегнутую до пупа. Его волосы, добела выжженные золотистым солнцем и седые на висках, так удачно сочетались, словно над ними трудился голливудский гример — небрежные их кольца падали на лоб, на уши, на шею. Черты его загорелого лица были правильно и резко очерчены, вместе с тем в них хватало жесткости, не позволявшей назвать такое лицо миловидным, а его обладателя — красавчиком. В его серых глазах таилось достаточно жизненного опыта и усталости от земных радостей, чтобы придавать им осмысленность и значимость.
Словом, какой меркой ни мерь, Эрик Эдвардс попадал в разряд красивых мужчин. Спросите хотя бы сидевшую напротив него Моргану Уилсон. Одна приятельница уже спросила не так давно. И вот что услышала в ответ: «Он самое чувственное и влекущее мужское животное из всех, каких я знала, а знавала я — было время — их немало».
Эдвардс улыбкой встретил официанта, подошедшего убрать тарелки, в которых подавался банановый суп со всякими корешками — гордость ресторанной кухни. Эдвардс заказал еще ромовый пунш, склонился к столу и пробежал пальцами по руке Морганы.
— Обычно ты красавица. Сегодня чаровница, — произнес он.
К таким комплиментам она была привычна, потому ответила просто:
— Спасибо, дорогой.
За первой сменой блюд — паштет с лимонным соусом, красная икра, обжаренная рыба с зеленым маслом — говорили мало. Да и что было говорить? Встретились они не затем, чтобы обмениваться мыслями, просто хотелось создать атмосферу вроде той, что сопровождает брачные игры самцов и самок в природе. Такое им обоим не в новинку. За последние четыре-пять лет они уже не раз проводили любовные ночи вместе.
Моргана познакомилась с Эдвардсом, когда приехала на БВО с мужем, преуспевающим нью-йоркским адвокатом, специалистом по разводам. Они наняли одну из яхт Эдвардса для ночной прогулки. Муж возвратился в Нью-Йорк, пробыв на островах всего несколько дней, оставив Моргану впитывать в себя солнце. Она провела оставшееся время с Эдвардсом на одной из его яхт.
Шесть месяцев спустя она получила развод, и Эдвардс фигурировал как уличенный в particeps crimini — в соучастии в действии. «Смех один, — сказал он ей тогда, — супружество твое и без того вскоре полетело бы к чертям собачьим». Это было правдой, хотя неодолимая привлекательность Эрика, несомненно, сыграла свою роль.
Встречались они не больше трех-четырех раз в году и всегда — во время ее наездов на БВО. Насколько ей было известно, он ни разу не выбирался в Нью-Йорк. А на самом деле, оказываясь там, он никогда ей не звонил. Для таких случаев у него были другие знакомые.
— Готова? — спросил Эдвардс, когда она покончила с фруктовым мороженым и кофе.
— Всегда, — ответила Моргана.
Будильник, стоявший у кровати Эдвардса, затрезвонил и разбудил их на следующее утро в шесть часов. Моргана села в постели, охватила руками свои пышные голые груди и надула губки.
— Еще так рано, — протянула она.
— Извини, милая, но я на сегодня зафрахтован. Провизию надо доставить и еще кое-что сделать, прежде чем гости заявятся. — Голос его был со сна басовитым и хриплым от избытка выкуренных сигарет.
— К ночи вернешься?
— Надеюсь, хотя кто их, туристов, знает. Бывает, они влюбляются в катер и решают остаться на нем на всю ночь.
— Или влюбляются в тебя. Можно я с тобой?
— Нет. — Он поднялся, прошел через просторную спальню, ступая по разбросанной на полу одежде, и встал у одного из двух больших с закругленным верхом окон. Первые рассветные лучи покрывали причудливыми узорами его высокое стройное обнаженное тело.
— Мне ж уезжать завтра, — хныкала она голоском маленькой капризули, выводившим его из себя.
— Да, я знаю. Буду скучать.
