— Кажется, так много людей знали ее и любили, что мы никак не можем оправиться, вот и ведем себя странно. Простите, я вовсе не намеревалась задавать вам все эти вопросы. Я потом спрошу управительницу.
Прислужник ответил улыбкой на улыбку:
— Никаких беспокойств, мадам. Я понимаю. Спрашивайте меня, о чем вам угодно.
— Я, кажется, задала вам уже достаточно много вопросов. И все-таки мужчины, что приходили сюда и вещи ее забрали, они себя называли?
— Не припоминаю. Может, так, скороговоркой… Хотя, впрочем… Да, один из них сказал, что связан с мисс Мэйер бизнесом. Насколько помню, он представился мистером Хаблером.
— Дэйвид Хаблер?
— Не думаю, что он называл свое имя, мадам.
— А как он выглядел? Невысокий, темноволосый, весь в кудрях, симпатичный такой?
— Это не похоже на то, каким он запомнился мне, мадам. Скорее, я назвал бы его высоким и блондином.
Кэйхилл вздохнула и сказала:
— Что ж, огромное вам спасибо. Думаю, мне лучше подняться обратно в номер и прилечь.
— Желаете чего-нибудь? Чай в три часа?
Как Барри, подумала Кэйхилл, и ответила:
— Нет, лучше в четыре.
— Слушаюсь, мадам.
Она позвонила Дэйвиду Хаблеру за несколько минут до того, как должны были подать чай. В Вашингтоне было почти одиннадцать утра.
— Дэйвид, Коллетт Кэйхилл.
— Привет, Коллетт.
— Дэйвид, я звоню из Лондона. Остановилась в той самой гостинице, где всегда жила Барри.
— Кадоган одиннадцать? Что ты там делаешь?
— Пытаюсь привести мысли в порядок, понять, что же произошло. Отпросилась с работы, хочу отдохнуть, направляюсь домой, но решила здесь по пути задержаться.
В трубке повисло молчание.
— Дэйвид?
— А, да, извини. Барри вспомнил. Поверить никак не могу.
— Ты не был в Лондоне после ее смерти?
— Я? Нет. А что?
— Тут в гостинице кто-то сказал, что, может, это ты забрал ее вещи из номера.
— Только не я, Коллетт.
— Что-нибудь из ее вещей тебе в контору прислали?
— Только ее портфель.
— Ее портфель. Тот, с которым она обычно ездила?
— Точно. А что?
— Так, ничего. Что в нем было?
— Бумаги, пара рукописей. Ты к чему спрашиваешь?
— Не знаю, Дэйвид. С того момента, как ты позвонил тогда, у меня вроде мозги отключились. Что там у вас творится? В агентстве, должно быть, кавардак?
— Похоже, хотя все не так плохо, как тебе может показаться. Барри была потрясающим человеком, Коллетт, да ты про это и сама знаешь. Она все оставила в совершенном порядке, до самой последней мелочи. Знаешь, что она сделала для меня?
— Что?
— Включила в свое завещание. Оставила мне страховочные деньги, это ж то, чем только самые главные занимаются. По сути, она мне агентство оставила.
Кэйхилл изумилась настолько, что не знала, что сказать. Он быстро заполнил паузу признанием:
— Не подумай, что она все оставила мне, Коллетт. Доходы достанутся ее матери, но Барри так все устроила, что минимум пять лет все будет на мне, да еще и долю прибыли имею. Я был поражен.
— Тем она и была замечательна.
— Скорее, такое для нее типично. Ты когда вернешься в Вашингтон?
— Через денек-другой. Я забегу.
— Сделай одолжение, Коллетт. Давай пообедаем или поужинаем вместе. Нам надо о многом поговорить.
— С удовольствием. Между прочим, не знаешь, с кем она могла встретиться здесь, в Лондоне, перед… до того, как это произошло?
— Как не знать! С Марком Хотчкиссом. Они договаривались поужинать вечером, как она прилетит.
— Кто он такой?
— Британский литагент, который нравился Барри. Почему нравился, понятия не имею. Я считаю, что он свинья, так и сказал ей, только по каким-то причинам она продолжала вести с ним переговоры о слиянии. При всех блестящих способностях Барри находились жулики, которые и ее вокруг пальца обводили. Хотчкисс один из них.
— Не знаешь, как с ним связаться, пока я здесь?
— Как не знать! — Он дал ей адрес и телефон. — Только будь с ним поосторожнее, Коллетт. Помни: я сказал, что он свинья, слизняк липучий.
— Спасибо, Дэйвид. До скорого.
Она повесила трубку, и в этот момент постучал посыльный. Она открыла дверь. Поставив поднос с чаем на кофейный столик, посыльный задом вышел из номера, оставив ее сидящей в золотом ажурном кресле. На ней был легкий голубой халатик, лучи заходящего солнца, пробившись сквозь зазоры между белых гардин, укладывались на потертый восточный ковер, покрывавший середину комнаты.
Один лучик улегся на ее босой ноге, и Коллетт вспомнила, как Барри всегда гордилась своими изящно выгнутыми стопами с длинными тонкими пальцами, до совершенства соразмерными друг с другом. Коллетт глянула на собственную коротенькую и разлапистую ступню, улыбнулась, а после и вовсе рассмеялась.
— Боже, до чего же мы были разные, — сказала она вслух, наливая себе чаю и намазывая крем с вишневым вареньем на кусочек лепешки.
До Марка Хотчкисса она дозвонилась, как раз когда тот уже уходил с работы, и, представившись, спросила, не согласится ли он поужинать с ней.
— Боюсь, что нет, мисс Кэйхилл.
— А позавтракать?
— Говорите, вы были подругой Барри?
— Да, мы были закадычными друзьями.
— Она никогда о вас не говорила.
— А вы что, были с ней настолько дружны, что она должна была вам про меня рассказывать?
Он выдавил из себя смешок и произнес:
— Полагаю, мы могли бы встретиться где-нибудь утром. Рядом с вами, на Слоан-стрит, там, сразу за углом, за «Дженерал трейдинг компани», есть кафе. В девять?
— Чудесно. Тогда до встречи.
— Мисс Кэйхилл…
— Да?
— Вам известно, что Барри и я заключили партнерское соглашение прямо накануне ее смерти?
— Нет, я этого не знала, но мне было известно, что это обсуждается. Почему вы упомянули об этом сейчас?
— А почему бы не упомянуть об этом
— Не вижу причин. Могли бы и утром обо всем мне рассказать. С удовольствием вас выслушаю.
— Вы правы. Что ж, чао. Приятного вечера. Наслаждайтесь Лондоном. В этом году довольно
