– Что «зачем»? – недоуменно спросил мент. – Вызывали же…
– Зачем вы через двадцать пять минут приперлись? Чтоб наши трупы мелком обвести? И фотки сделать?
– Мне передали – я сразу выдвинулся…
– Ползком крался, что ли? – набирал обороты Бумажкин, глядя на ментов с ухмылкой. – Эффект неожиданности хотел обеспечить? Так пока вы добирались, вооруженные граждане уголовного вида уже давно уехали. Хороши защитнички, хороши, – протянул он нараспев.
– А ты чего такой наглый-то? – с нотками угрозы ответил лейтенант.
– А ты чего обосрался-то? Где был со своими бойцами? Тут же меньше минуты до поста, если бегом.
– Ты, это… выбирай выражение, а то за оскорбления достоинства сотрудника, да при исполнении…
– Сотрудника? Да какой ты сотрудник?! – вскипел Вовка. – Недоразумение, вот и все. Пошел вон отсюда! – неожиданно громко рявкнул он.
– Смотри, договоришься! – ответил мент, пятясь назад и берясь за рацию.
– Смотри, доходишься! – парировал Бумажкин. – Мусора медленного реагирования, – добавил он, с чувством матернувшись вслед. И повторил: – Проваливай, говорю! Я ведь могу и командиру роты набрать!
– Да пошел ты… – буркнул мент, выходя из «двенашки».
– Зря ты им про бандитов ляпнул, – сказал Вова, вновь опуская глаза в газету. – Они у нас те еще вояки.
Зазвонил внутренний телефон. Взяв трубку, Бумажкин сказал «да, сейчас буду» и отложил прессу.
– Я к шефу пойду, вызывает. Неужели прознал про Маркину? – недоуменно спросил он, поднимаясь из-за стола. – Вроде не было тут никого со второго этажа… – пробубнил Вовка себе под нос, уходя к Михалычу.
– Через пару часов уж домой пора, – довольно сказал Плохиш, глянув на часы. – Надо бы одевать начинать. Там сегодня немного совсем.
– Ну, пойдем тогда – закроем эту тему, – согласился я, допивая чай крупными жгучими глотками.
Быстро облачив вместе с Борькой завтрашних постояльцев к последней встрече с родственниками, пошел мыть секционную. Монотонно вальсируя ядовитой тряпкой, я незаметно терял из виду контуры ежедневной рутинной жизни, словно шаман, зачарованный причудливым танцем. Простое мытье полов приподнимало меня над похоронной гонкой, будто какое-то эзотерическое учение. Я отчетливо видел ее, но с другого ракурса. Суетливая цепочка подробностей (перевозка-вскрытие-справка-вещи от родни- одевание-выдача-уборка) исчезала, уступая место Харону, плывущему по водам Стикса, чтобы прикоснуться к человеку в самый загадочный и сокровенный момент его существования. А прикоснувшись, стать ближе к высшим непознанным ценностям, скрытым от большинства людских душ. Жадно всматриваясь в иное толкование моей грязной непрестижной работы, я чувствовал, как санитар тает во мне с каждым движением швабры. На смену ему приходил свидетель Великого Таинства. И хотя свидетель этот был почти слепым, он видел куда больше санитара.
С трудом разрушив чары тряпки и швабры, я усилием воли перестал мыть полы. Стряхнув с себя невидимый эзотерический туман, закрыл секцию и вновь бросился в объятия похоронного комбината, такого понятного и нужного людям. По дороге в «двенашку» я столкнулся в коридоре с Томой. Странно, но на этот раз она не стала стрелять сигарету, всего лишь улыбнувшись мне тихой печальной улыбкой. Улыбнувшись ей в ответ, зашел в комнату отдыха. Не успел поставить чайник, как на пороге появился Бумажкин с важным выражением на лице.
– Я тут у шефа был, – начал он, подходя ко мне.
– Узнал все-таки? – встревоженно спросил я.
– Да нет, все нормально. Если бы узнал, он бы нам всем навставлял для профилактики, – беззлобно сказал Вовка. – Тут другое дело. Завтра какую-то большую шишку привезут, часов в 11–12. Одеть и отдать надо, я сам буду заниматься.
– Кто такой?
– Понятия не имею. Родственник чей-то, – сказал Бумажкин, показывая пальцем на потолок. – Главврач шефа попросил. Но дело не в этом. Сегодня вечером, часов в восемь, а может, и позже, ящик привезут.
– Пусть везут, я только в клинику отлучаюсь изредка…
– Я тебя вот чего прошу. Пока гроб не приедет – никаких отделений, даже если там полбольницы преставится.
– Как скажешь, Вов…
– Ящик в ближнюю кладовку на подкат старый поставишь, дверь на ключ и не открывать. Ящик не простой. Ты такого, поди, и не видел раньше.
– Круглый, что ли? – заинтересованно спросил я.
– Не, круче. Американский, с откидным верхом.
– И всего-то? Да были у нас такие, совсем недавно вот…
– Таких – не было. Там климат-контроль, радиосвязь, ароматизатор… и еще куча всякой фигни…
– Радиосвязь? Это на случай летаргического сна, что ли?
– Ага, но главное – он из какого-то элитного дерева, покрытого каким-то ценным лаком, ручки чуть ли не из золота. В общем, делается под заказ и стоит… Стоит, как однокомнатная квартира в приличном районе.
– Ог-о-о! – удивился я. – Это сколько же?
– Ну, где-то тысяч пятьдесят баксов. Ну, или около того. Очень до хрена, одним словом, да еще и сам главврач шефа просит. Так что, Тёмыч, важный момент. Спать с ним рядом не надо, конечно. Но встретить и разместить – в лучшем виде.
– Не вижу проблем, если честно…
– Я тоже, – кивнул Вовка. – Главное, чтоб мы и завтра утром проблем с ним не видели. Чтоб не как с Маркиной, лады? Там поначалу тоже проблем не было. А чем закончилось? Чудом пронесло, – напомнил мне Вовка.
– Обещаю, все будет нормально.
– Верю, – кивнул он. – И вот еще что, Тёмыч… Я когда вас с ножами и гвоздодерами увидел… Скажу честно – был очень тронут. Это, конечно, поступок. Дурной, но благородный.
– Почему это дурной? – спросил я, немного смутившись от неожиданного Вовкиного признания.
– Ну, сам подумай… Если б вы, парни, с кулаками на бандюков выскочили – дали б вам по роже, да и все. А если б ты с ножом полез – схлопотал бы пулю. И нож бы тебе потом в задницу засунули, в лучшем случае. А то и в печень. Но… все равно – спасибо.
– Да это ж мы искренне…
– Я и говорю – спасибо. Чтоб вы не подумали, будто я не оценил. Но зарубите себе на лбу – я сказал, вы делаете. Точно так, как я сказал. Договорились?
– Договорились, – коротко пообещал я, довольно улыбнувшись.
Остаток рабочего дня мы с Плохишом драили лифт, борясь с запахом «безродников», который мгновенно въелся в стены, пол и потолок, укрылся в щелях между кнопками, цепляясь за любую поверхность каждой молекулой. Казалось, что даже зеркало воняло мертвечиной. Вгрызаясь в обоняние, он словно обвинял всех и каждого в судьбе тех двадцати четырех, беспомощных и лишенных человеческого сострадания.
Закончив с лифтом, отправились в «двенашку», неся в себе усталость, за которой тянулся шлейф сегодняшней нервотрепки. Вовка тоже был там. Уже переодетый и с неизменной газетой в руках, он курил дорогую вишневую сигарету, наполняя комнату мягким пряным ароматом.
– Свиридов этот в крайней секции, у окна, на нижней полке, – предупредил нас Бумажкин. – Я его упаковал железобетонно, так что ничего страшного…
– Ну и денек сегодня, – устало протянул Борька. – Маркинская родня бешеная… «Безродников»
