О НАРОДАХ HE–ИСТОРИЧЕСКИХ
(Страна отцов и страна детей) Н.Н.С…ой
Der Pfozess der Geschichte ist ein Verbrennen
Novalis.
Из глубокой древности ведет свое начало идея культурно–исторической неравноценности и, стало быть, неравноправности народов, еще с тех пор как «избранный народ Божий» — Израиль выделял себя из пестрой массы «языков», и «свободные» эллины противопоставляли себя рабам — «варварам». В сознании ближайших к нам поколений эта мысль отлилась в форму антитезы народов «исторических» и народов «неисторических», народов старых, живших и проживших длинные ряды исторических превращений, и потому несущих в себе толщу последовательных культурных напластований, и народов, доселе немотствовавших, культурно–девственных, «лишенных наследства» и предков, народов новых. Проблема национальности преломлялась здесь сквозь призму всемирно–исторического плана жизни, и получала разрешение с точки зрения единичности исторического процесса и линейности его пути. Не пучком лучей и не связкою параллелей, а именно одною единственною линией направляются судьбы человечества, как единого целого, к осуществлению единой, всеобщей задачи. Медленными, но непрерывными шагами подвигается оно к своей заветной цели. Но не сразу все человечество выступает на мировую арену: народы сменяются народами и водружают одну над другой все новые и высшие скрижали. Они не отменяют друг Друга, а неуклонно накопляют и углубляют наследственную мудрость. В настоящем, как говорил Гегель, совмещаются все былые века. Нарастают и крепнут богатства «общечеловеческой цивилизации». И вот, казалось, ограниченное число народов «исторических», наследующих друг другу в возглавлении вселенной жизни, уже исчерпано, и тот народ, на чью долю выпала последняя очередь, призван навсегда сохранить за собою права культурной гегемонии и значение мирового центра. Такова завидная доля «Европы», того «романо–германского» мира, который сложился на развалинах древней римской империи, и унаследовал от своих предшественников их государственную мудрость, религиозные откровения и культурные предрасположения. И в пределах этого мира происходила своя «смена народов», приведшая в конце концов к тому, что «сердцем» и «столицею» мировой культуры стал германский народ. Во дни патриотического горя, государственного унижения и народного отчаяния, в порыве религиозного энтузиазма убеждал Фихте «немецкую нацию» в том, что лишь она есть «народ» в подлинном и строгом — мессианском — смысле слова, и только ей доступна настоящая, просветленная идеалами «любовь к отечеству». И в те же почти годы, стараясь воссоздать в целостном образе последовательные судьбы человечества, Гегель приходил к заключению, что именно «народный дух» германского племени, его Gemiith являет высшую точку развития мирового Разума. После ряда попыток он находит, наконец, адекватную форму своего самооткровения.
Ряд культурно–исторических миграций закончился. И, как немудрые девы евангельской притчи, те народы, которым не приходилось еще выступать в первых ролях в «прошлом», обречены навсегда оставаться на положении исторических статистов, если только вообще придется им выйти из–за кулис исторической жизни, куда уже отошел, — в мрак забвения, — не один отживший народ. Право на участие в исторической драме, дается, таким образом, происхождением, благородством, так сказать, чистотою крови, — безродные и непомнящие родства уже тем самым исключены из нее. Единственно что могут они обнаружить, это, отнюдь, не творческие силы, а лишь способность переимчивости, и тем выше будет их относительное значение в мировом обороте, чем ближе в процессе подражания подойдут они к оригиналу, чем более точною копией его станут они.
Запас «новых» слов уже истощился. В сокровищницах «вековечной и абсолютной» мудрости совместилось уже все, что доступно человеческому достижению. Разгадка мировой тайны уже найдена. Прозвучало всепримиряющее и всеразрешающее слово. Отныне проблема производства должна в экономии культурной жизни уступить свое место проблеме распределения и обмена. Не о создании новых ценностей должна впредь идти речь, а об усвоении наличного, достигнутого, о «приобщении» к мудрости веков. Тип самоотверженного искателя правды и истины должен сменится типом Kulturtrager'a, просветителя, проповедника отеческих заветов. «Благодетельная рука Провидения», или диалектическое самоосуществление мирового Разума, или железные законы биологической и экономической «борьбы за существование». или «самые неизменные законы физиологии», — безразлично: фатальная необходимость исторического развития заставила человеческую жизнь отлиться в окончательные, непреложные формы, нормальные для всего антропологического рода — bipedes.
«Единообразие природы» — основной закон и мировой, и исторической жизни. Число действующих космических факторов постоянно, и правящие ими законы неизменны. Так было, так будет — вот основная всепроникающая идея «эволюционного» мировоззрения. Силы, действующие в природе, действовали всегда — и они одни — и все по тем же железным, необходимым законам, которые открывает современный испытатель природы и наблюдатель жизни людей и человеческих обществ. «Будущее», как выразился со своей всегдашней беспощадностью Герцен, «отдано в кабалу до рождения». Но зато рассеяны те страхи, которыми наполняло робкое человеческое сердце старинное «катастрофическое» мировоззрение времен Вико, времен споров «нептунистов» и «плутонистов», времен даже Кювье. Не раз менявшиеся «законы природы» ведь могут измениться еще раз, космический процесс может свернуть на новые пути, новые силы могут неожиданно врезаться в мировую гармонию, и все бывшее доселе сорвется в небытие… «Теория прогресса» страхует от этого наверняка. И вместе с риском упраздняется и чувство «личной ответственности», совершенно излишнее для колесика в хорошо заведенном механизме «системы природы». Так за культурно–историческим противоположением народов исторических и неисторических скрывается другая, более глубокая противоположность — культурно– философская, противоположность двух тонусов жизни, двух жизнепонимании — ретроспективного и проспективного, которую певец Заратустры так проникновенно сгустил в свои летучие слова о «стране отцов» и «стране детей», — Vaterland и Kinder Land.
«Кто может узнать вас? — спрашивал он «современников — Лицо ваше все исчерчено знаками прошлого и поверх них еще новые знаки, — вы хорошо загримировались, чтобы обмануть всякого гадателя. — Все времена и народы пестро сквозят из–под ваших покровов; все веры и нравы слышны в ваших песнях»… — Но нет у них ни своего живого лица, ни своего убежденного слова. У них есть только мудрость отцов, только прародительские заветы. Их взоры обращены к прошлому: там, даже не в настоящем, ищут они обеспечения будущего, стараясь уловить «тенденции развития». Создается своеобразная гордость летами, числом истекших поколений. Древнейшее считается прочнейшим. Генеалогия заменяет принципиальное оправдание, обоснование по существу Испытание временем — испытание идеалами Создается тип «западного старообрядца» «До нас положено лежи оно во век'” Все, не уходящее корнями в глубокие подпочвенные слои, кажется химерой
