так и норовила выскользнуть из рук — прижимая камень к животу, он удерживал его из последних сил.
Братья начали нараспев повторять: «Друг ждет… Друг ждет!»
Роун взглянул вверх, но конца тропы видно не было. Потом скосился на камень и решил уже было сбросить его с утеса, но тут вдруг услышал голос бурой крысы:
«НЕ СДАВАЙСЯ».
К нему подошел брат Аспид.
— Всё в порядке?
— Да.
«ПУСТЬ БОЛЬ ПИТАЕТ ТВОЮ СИЛУ, ТЫ ДОЛЖЕН УМЕТЬ ИСПОЛЬЗОВАТЬ В СВОИХ ЦЕЛЯХ ЛЮБУЮ СИТУАЦИЮ».
— Ты уверен, что можешь идти дальше?
— Да.
«ИСПОЛЬЗУЙ СВОЮ БОЛЬ И ДОСТИГНЕШЬ ВЕРШИНЫ. МЫ ЗНАЕМ ЭТО».
Щеки горели. Роун двинулся дальше. Сердце колотилось с бешеной силой, ноги почти не гнулись и отказывались слушаться, но он как сомнамбула шел вперед, пока не поднялся на вершину. Там стояла статуя Друга, как бы глядевшего с горы вниз. У подножия статуи лежали десятки таких же каменных глыб, какую нес Роун.
— Друг восстал из камня! — громко воскликнул Святой.
Пока Роун из последних сил тащился к статуе, братья нараспев скандировали: «Восставший из камня, восставший из камня!» — до тех пор, пока он не бросил камень и как подкошенный рухнул на землю. Тогда все захлопали в ладоши, а Роун валялся в пыли и ловил ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, все тело его горело. Но застрекотал сверчок, и звуки приветствий как будто стали глуше. Роуну показалось, будто маленькое насекомое, устроившееся у него в кармане, своей песней врачует его раны.
Роуну дали несколько дней передохнуть и прийти в себя после второго испытания. Он почти не выходил из шатра и много упражнялся в игре на флейте. Музыку и близко нельзя было сравнить с той, что играли лучшие музыканты Негасимого Света, но к занятиям своим он относился с большим прилежанием. Особенно нравилась его игра сверчку. Насекомое устраивалось у Роуна на колене и, казалось, восхищенно слушало звуки музыки, подрагивая усиками. Неосознанно Роун часто наигрывал мелодию из прошлого, песню, которую очень любила и часто пела его сестра — так часто, что иногда Роун грозил, что зашьет ей рот.
— Тогда я буду петь через нос, — говорила в таких случаях она и продолжала напевать мелодию с закрытым ртом, бросая на брата плутоватые взгляды.
Теперь он сам наигрывал тот же мотив, думая о сестре. Он молил Бога, чтобы она была жива, и надеялся, что ей ничего не угрожает. «Я найду тебя, Стоув, — думал он, — вот закончатся эти испытания…»
Третье испытание должно было состояться через неделю, во время ежедневного ритуала после захода солнца. Святой велел Роуну выйти вперед.
— Третье испытание. Новообращенный будет общаться с Другом.
Братья одобрительно закивали.
Брат Аспид вывел Роуна вперед и прошептал:
— Эти несколько испытаний будут самыми трудными из всех. Ты уверен, что готов к ним?
— Да, — ответил Роун, — я готов.
Он повернулся лицом к собравшимся и в этот момент услышал какое-то блеяние. Братья расступились, и Роун увидел, что к нему приближается Поваренок, ведущий на веревке барана. Поваренок с братом Волком связали барану ноги и положили животное на плоский камень перед Роуном.
Затем к нему обратился брат Волк:
— Перед общением с Другом в его честь надо принести жертву.
Брат Ворон дал Роуну нож.
— Во имя Друга, — произнес он.
— Во имя Друга, — вторили ему собравшиеся.
Роун взглянул в подернутые поволокой глаза животного. Сознательно пускать кровь живому существу у народа Негасимого Света считалось самым страшным грехом.
«ТЫ ЖЕ ПУСКАЛ КРОВЬ МНЕ», — СКАЗАЛА ЕМУ ПУМА.
Взгляды всех собравшихся были прикованы к Роуну.
«ЕСЛИ ТЫ ЕГО ЕШЬ, ЗНАЧИТ, МОЖЕШЬ УБИТЬ».
Понимая, что противиться бесполезно — и даже опасно, — Роун погладил голову барана и прошептал: «Прости меня…»
Дрожа всем телом, он глубоко вдохнул и перерезал барану горло. Хлынула кровь, животное забилось в судорогах и вскоре затихло.
Кровь барана стекла по желобку в стоявший у жертвенного камня сосуд. Чтобы всем было лучше видно, брат Волк высоко поднял сосуд, и каждый из братьев по очереди подходил к нему, опускал в кровь палец, потом наносил им кровавую полосу на лбу. Роуна трясло, но и он последовал их примеру.
— Теперь можно перейти к общению, — сказал Святой, одобрительно кивнув мальчику.
Два брата принесли большой прямоугольный ящик, похожий на гроб. Стенки его были искусно украшены резными картинками с изображениями Друга. Братья открыли крышку и знаками показали Роуну, что он должен влезть внутрь.
— Не забывай, чему тебя учили на тренировках, — сказал брат Жало.
Святой положил руку на плечо Роуну.
— Иди к Другу, Роун из Негасимого Света. Он ждет тебя.
Роун влез в тесный ящик и лег на спину. Когда закрыли крышку и привинтили ее винтами, внутри стало почти совершенно темно. Тусклыми точками светлели лишь дырки для воздуха, просверленные в деревянных стенках. Он услышал шаги многих ног — это братья возвращались обратно в лагерь. Через несколько минут все стихло. Роун остался один, плотно закрытый в ящике. Было так тесно, что он мог лишь пошевелить пальцами рук и ног.
У него зачесались голени. Он попытался почесать их о стенку ящика, но безуспешно. Тогда Роун стал расчесывать бедра, надеясь, что это поможет, но чесотка в голенях не унималась. Он стал себя щипать, чтобы отвлечься, но они зачесались еще сильнее. Роуну показалось, что он сходит с ума. Теперь у него уже зудело все тело — и снаружи, и внутри, невыносимо хотелось вертеться, ерзать и корячиться, кричать, кусаться, царапаться, стучать в крышку гроба и вырваться из него. Сердце бешено колотилось.
Чтобы справиться с паникой, Роун сосредоточился на дыхании. Он чувствовал, как воздух входит в ноздри, овевает кожу. В кармане заворочался и застрекотал сверчок. Роун вдруг почувствовал, что стал невесомым, будто тело его больше не заточено в стенках ящика-гроба.
РОУН СИДИТ НА БОЛЬШОМ КАМНЕ ПОСРЕДИ ПОКРЫТОГО ЗЕЛЕНОЙ ТРАВОЙ ПОЛЯ. У НЕГО В РУКЕ ЗАЖАТА ФЛЕЙТА. ОН ПОДНОСИТ ЕЕ К ГУБАМ И НАЧИНАЕТ ИГРАТЬ МЕЛОДИЮ СТОУВ.
ПОЯВЛЯЕТСЯ СТАРУШКА-КОЗОЧКА.
«НЕПЛОХАЯ МЫСЛЬ…»
«ЭТО ЛИШЬ ПЕСНЯ…» — ОН ПРОДОЛЖАЕТ ИГРАТЬ.
«ОСТАНОВИСЬ».
«ПОЧЕМУ?»
«ОНА ТЕБЯ УСЛЫШИТ».
«ТОГДА МНЕ ТЕМ БОЛЕЕ НУЖНО ИГРАТЬ».
«ОНА В ГОРОДЕ С ЛОВЦАМИ ВИДЕНИЙ. С ОБРАЩЕННЫМИ».
«ПОЭТОМУ МНЕ НАДО ИХ БОЯТЬСЯ?»
«ОБРАЩЕННЫХ БОЯТСЯ ВСЕ».
«А Я ДУМАЛ, ТЫ — ЛОВЕЦ ВИДЕНИЙ».
«НЕТ, МЫ ДРУГИЕ. А ТЫ ОТЛИЧАЕШЬСЯ ЕЩЕ СИЛЬНЕЕ».
«А СТОУВ?»
