Но прежде чем уехать, надо было вырастить ударника, и мы вырастили барабанщика в Вест-Дерби в клубе под названием «Нечто вроде Касба», и то горе, которое мы вырастили, называлось Пит Бест. Мы крикнули: «Привет, Пит! Поехали в Германию!» - «Поехали!» Ту-ту-у-у-у! Через несколько месяцев Питер и Пол (МакАртрей, сын Джима МакАртрея, его отца) подожгли киношку, и немецкая полиция сказала: «Ах вы, негодники, убирайтесь домой и поджигайте там английские киношки!» Ту-тууу, осталось полгруппы. Но еще раньше гестапо заграбастало моего друга малютку Джорджа Харрисона (из города Спик), потому что ему было всего двенадцать лет и он был слишком мал, чтобы голосовать в Германии; но в Англии через два месяца ему исполнилось восемнадцать, и гестаповцы сказали: «Теперь можешь приезжать». Между тем в деревушке под названием Ливерпуль развелось множество групп в серых костюмах, и Джим спросил: «Почему у вас нет серых костюмов?» «Джим, нам не нравятся серые костюмы», - ответили мы. Мы поиграли немножко в клубах, а потом нам сказали: «А ну-ка езжайте в Германию!» Мы так и сделали. Ту-у-ууу! Стюарт ушел. Ту-у-ууу, ту-у-ууу - Джон (из Вултона), Джордж (из Спика), Питер и Пол - ту-у-туу! Все уехали. Спасибо за внимание от Джона и Джорджа (друзей).
Шутки и намеренные ошибки в статье Джона много раз воспроизводились в последующие несколько лет. Вся заглавная полоса второго номера «Мерси бит» была посвящена контрактам со звукозаписывающими фирмами, заключенными «Битлз» в ФРГ. Там же красовалась и одна из их фотографий, сделанных Астрид, - пятеро членов «Битлз» на фоне железнодорожных путей. Под изображением Пола по-прежнему стояло: «Пол Макарта». В этом же номере можно было прочесть заметки по поводу моды, принадлежащие перу некоей Присциллы, сообщавшей, что отныне в моду вошли вечерние костюмы серого цвета. Автором их была Силла Блэк, которая работала в «Кэверн» то машинисткой, то гардеробщицей, а случалось, и пела на тамошней сцене.
Теперь «Битлз» стали основной группой «Кэверн», но их штаб не покидал дома Пита Беста - клуба «Касба». Миссис Бест занималась теперь еще и организацией танцевальных вечеров, но ее основные интересы, безусловно, сосредоточивались на «Касба». Миссис Бест утверждает, что одно время бытовало название группы «Пит Бест энд «Битлз». Пит отвечал за организацию их концертов, миссис Бест помогала ему.
«Касба» окончательно утвердилась в качестве основной базы «Битлз» с тех пор, как Нил Аспинал, друг Пита, по-прежнему живший в доме Бестов, купил за 80 фунтов старый автобус и начал возить в нем группу по всему Мерсисайду. За каждую поездку он получал с ребят по пять шиллингов.
– Вечерами мне тошно было от скуки. Я отвозил их куда-то, приезжал домой, занимался немного делами, а потом снова ехал за ними. Что за идиотизм? - подумал я однажды. В своей бухгалтерии я зарабатываю 2 фунта 10 шиллингов в неделю, а мог бы получать 3 фунта за три часа в «Кэверн». Поэтому в июле я послал свою службу ко всем чертям.
Нил стал их путевым администратором и остается им по сей день, хотя терпеть не может, когда его так называют. Его обязанности состояли в том, чтобы забирать Пита и всю технику из «Касба» и отвозить их на место концерта.
– Где бы они ни появлялись, всюду возникали беспорядки, - рассказывает Нил. - Стоило ребятам начать играть, как «тедди» разносили помещение. Однажды Джону даже палец сломали во время драки.
За «Битлз» следовали толпы поклонников; заработки, из которых они должны были теперь платить Нилу, доходили иной раз до 15 фунтов в неделю, но в остальном дело не двигалось. Единственным местом, где можно сделать себе имя, они считали Лондон.
Весь немалый тираж «Мерси бит», расхваливавшей «Битлз», мгновенно раскупался. Пит Бест лез из кожи вон, чтобы организовывать им все новые концерты, но именно из-за бесконечных разъездов они упустили много предложений. Впрочем, им будто и дела не было до всяких приглашений, они издевались над импресарио, проявлявшим к ним интерес, порвали отношения с Аланом Уильямсом, который устроил им первые гастроли в Гамбурге. Алан говорит, что во время второй поездки в Гамбург они перестали отчислять ему проценты со сборов. «Битлз» же утверждают, что ангажемент в клубе «Топ Тен» получили сами, независимо от него, и поэтому не считали нужным делить с ним гонорар. Они поссорились, но потом снова помирились.
– Я счел это черной неблагодарностью, - вспоминает Алан. - А теперь понимаю, что промахнулся. Конечно, надо было держаться за них, но я ведь никогда не был настоящим бизнесменом - занимался всем этим ради удовольствия. Антрепренеры проявляли к ним полное равнодушие. Чтобы привлечь внимание нормального менеджера, они недостаточно зарабатывали и, помимо всего прочего, совсем не были похожи на чистеньких, аккуратненьких, хорошо воспитанных ребят во вкусе любого импресарио.
Между дневными и вечерними выступлениями ребята шатались по Ливерпулю, сидели в барах, пили кофе, заходили в музыкальные магазины и бесплатно слушали там пластинки. Всегда с пустыми карманами. Дэнни Инглиш, владелец паба по соседству с «Кэверн» (его потом снесли), вспоминает, как они часами сидели над кружками темного пива. Дэнни сказал им однажды, что давно пора поднести стаканчик барменше.
– Они долго препирались между собой, а потом спросили, что она пьет. Я сказал - черное пиво. «Сколько оно стоит?» - спросили ребята. Потом снова долго спорили, пока наконец не сложились каждый по четыре с половиной пенса и купили ей стакан «Гиннесса».
Дэнни Инглиш попробовал подкатиться к одному из своих завсегдатаев, Джорджу Харрисону, тезке нашего Джорджа, чтобы тот помог им. Джордж Харрисон имел свою колонку в газете «Ливерпул эко» с незапамятных времен. Но у Дэнни ничего не вышло. Множество групп добивалось внимания Джорджа, и самыми нечесаными, неряшливыми, непрезентабельными среди них были «Битлз».
Жизнь шла по-старому. «Битлз» впали в уныние. Все родители, кроме миссис Харрисон и миссис Бэст, по-прежнему твердо стояли на своих позициях и требовали от сыновей, чтобы те бросили эту ерунду и нашли себе настоящую работу.
– Я понимала, - говорит Мими, - что Джона всегда будет притягивать богема. Но все равно хотела, чтобы он где-нибудь работал. Он проморгал Художественный колледж и в двадцать один год все еще играл на дурацких танцульках за 3 фунта. Какой мог быть в этом смысл?
В сентябре 1961 года в качестве подарка к совершеннолетию [в Великобритании совершеннолетним считается гражданин, достигший 21 года] Джон получил от своей тетки из Эдинбурга некоторую сумму денег. Он не раздумывая решил потратить их на поездку в Париж вместе с Полом. Разумеется, Джордж и Пит Бест очень обиделись, когда их бросили так беспардонно. «А нам все надоело, - вспоминает Джон. - Нас кое-куда приглашали, но мы плюнули на все и уехали».
В Париже Джон и Пол встретили Юргена Фолмера, одного из своих гамбургских друзей. Они просадили в парижских клубах все деньги, и Джон наконец тоже сменил прическу - стал начесывать волосы на лоб.
– У Юргена были брюки клеш, - говорит Джон. - Но мы решили, что для Ливерпуля это чересчур. Что мы, женщины, что ли? Ведь наша публика в основном состояла из парней. Мы играли рок, одетые в кожу. Правда, баллады Пола все больше и больше нравились девушкам.
О том, что Юрген в Париже, Джон узнал от Стю. Хотя Стю оставил группу, чтобы посвятить себя живописи, они с Джоном продолжали переписываться. Сначала письма состояли из анекдотов и забавных историй наподобие тех, которые Джон сочинял в детстве для своих маленьких книжек. «Дядюшка Норман только что прокатился по собственным усам»; «P.S.: Королева Мария Шотландская была черномазая».
Джон сообщал Стю все приятные новости, рассказывал, что в Ливерпуле наконец появился клуб любителей «Битлз». (У Рори Сторма уже был такой клуб.) Но потом в письмах зазвучало разочарование: «Все это полное дерьмо. Я чувствую: что-то должно произойти, но когда?»
Джон стал посылать Стю и некоторые из своих серьезных стихов, которые никогда не показывал Мими. Обычно они заканчивались непристойностями или смущенными признаниями. Когда делиться было нечем, Джон исписывал страницы своих писем Стю такими стихами:
