Ну и слава Богу, что нравится, подумала Сэнди и указала рукой на дверь в середине коридора. А все же, может, он ответит на вопрос, этот истый француз, умеющий скрывать свои мысли?
– Я приехал, чтобы уточнить некоторые детали договора с одним новым виноторговцем, – не торопясь начал Жак. – Конечно, можно было решить вопрос по телефону, но дело лучше делается, когда глядишь человеку в глаза. А кроме того… – он посмотрел на Сэнди, вставлявшую ключ в замочную скважину, – а кроме того, мне хотелось немного отдохнуть от виноградников, и Америка показалась самым подходящим местом.
Ну что ж, если он и врет, то лишь отчасти, подумала Сэнди, жестом приглашая его войти. Что касается договора, то это похоже на правду. Хотя и непонятно, почему он выбрал для отдыха именно Америку.
Перед ее мысленным взором снова встало кошачье личико Моники, и Сэнди с мрачной улыбкой провела Жака в большую, довольно уютную гостиную. Пожалуй, сделаю вид, что я ему верю, а если он будет настаивать на своем, помогай ему Господь. Однако она была от всей души благодарна небу за то, что вовремя увидела фотографии с показа мод и теперь знает истинную причину приезда Жака. Иначе – какой ужас! – она решила бы, что он приехал ради нее.
Мысль, что она могла оказаться такой дурой – после всего происшедшего, – заставила Сэнди поджать губы и прищурить глаза. Тем временем Жак осматривал комнату. Сэнди въезжала в уже обставленную квартиру и не добавила ничего – оставила отделку и мебель в нейтральных, пастельных тонах. От них, должна была признать Сэнди, веяло холодом. Пусть квартира ее и была довольно уютной…
В той квартире, где она жила с Айаном, все дышало жизнью. Вкус, чувство цвета, фактуры ткани позволили Сэнди превратить ту квартиру в настоящий дом, попадая в который посторонний человек сразу понимал: здесь ценят удобства и любят красоту. Однако, когда брак распался, в душе Сэнди что‑то умерло. Она упорно не хотела превращать новую квартиру в уютное гнездышко. И Жак – а его было трудно обмануть, – увидев безупречную чистоту, модную, но безликую обстановку, удивился… аскетичному духу ее жилища.
– Когда я въехала в квартиру, она уже была обставлена, – повторила Сэнди вслух свое… оправдание, и тут же ею овладела досада: почему я должна оправдываться? Заглянув ему в глаза, она заметила в них что‑то похожее на жалость. – Здесь мне спокойно.
– Понимаю. – Жак медленно кивнул. – Квартира успокаивает после сутолоки и суматохи рабочего дня, правильно?
– Абсолютно. – Теперь она знала, что щеки ее пылают, а желудок у нее превратился в один нервный узел. Почему бы этому Жаку не оставить меня в покое? Я не хочу его присутствия здесь, в Нью‑Йорке. Смотрит на все своим орлиным взором. Зачем он вообще приехал? Что, мало ему одной Моники? – Хотите кофе? – спросила она из кухни, не поворачивая головы: она решила, что он в гостиной. Однако оказалось, что он стоит прямо у нее за спиной.
– За последние три часа я выпил столько кофе, что мне надолго хватит. Но если вы хотите сами… – Что ж, тогда, может, стакан вина? Или чего‑то покрепче? – Сэнди заставила себя обернуться и на секунду‑другую застыла, пораженная тем, каким большим и широкоплечим он казался в ее маленькой квартире. Жак привнес сюда что‑то, чему она не находила имени и что делало атмосферу наэлектризованной до предела – до предела, будоражащего ее чувства.
– Вино? Замечательно. – Он наблюдал, как Сэнди, открыв холодильник, извлекла оттуда бутылку. – А вы ели? – спросил Жак между прочим, пока Сэнди вынимала из шкафчика над баром бокалы для вина.
– Ела?.. – Она уставилась на него, словно он произнес какие‑то слова на иностранном языке.
– Да, я про еду, – терпеливо пояснил Жак. – С ножом и вилкой… ложкой, а может, и руками… Отправляли пищу в рот?..
– Я кое‑что знаю про еду, спасибо. – Она гневно взглянула на него и была удивлена, когда он ответил тем же.
– Значит, вы можете ответить – да или нет? Почему вы нервничаете? Чего вы боитесь? Что я наброшусь на вас и изнасилую прямо здесь, на кухонном полу.
– Не будьте…
– Нелепым! Попробуйте еще раз это сказать. Меня никто не называл «нелепым». Ни разу в жизни. Первая – назвали вы. Да, вы сделали меня нелепым: я волновался за вас, хотел вас видеть, приехал в Нью‑Йорк. Разумеется, я не ждал, что меня встретят с распростертыми объятиями, но надеялся на простую вежливость.
– Я соблюдаю вежливость! – Это прозвучало визгливо, чего Сэнди не хотела. – Я вас пригласила домой, я…
– О, благодарю, благодарю вас! – Сколько было иронии в его словах, сколько холода – в голосе. – Значит, то, что вы выказываете себя льдиной, должно меня радовать?
– Я не предполагала, что должна вас радовать. – Сердце ее стучало так громко, что она была почти уверена: он слышит. Для радости у тебя есть Моника, подумала она с горечью.
– Разве?
Тут Сэнди увидела, что он напрягся, как сжатая пружина: глаза сверкали гневом, лицо исказилось.
– Тогда, может, я позабочусь о том, чтобы чуть‑чуть обрадовать нас обоих, а? Применю немного любовной терапии?
Сэнди открыла было рот, чтобы ему достойно ответить, но в тот же миг он схватил ее в объятия и зажал ее рот поцелуем. Это был гневный, яростный поцелуй. Сэнди боролась, пыталась вырваться, действовала руками и ногами, но Жак, видимо, даже не заметил ее сопротивления. Он вдавил ее в свой сильный, жесткий торс и не выпускал ее губ из своих. И тут с ней произошло то, что уже бывало раньше: не только тело, но и вся ее воля как бы размякли, поддаваясь его желаниям.
После минутной борьбы Сэнди, не отдавая себе отчета, прижалась к нему, закрыв глаза, погружаясь в транс, и лицо ее стало маской желания. Руки Жака блуждали по ее телу, и она хотела этого, хотела, чтобы он трогал ее всю, добирался до самых потаенных уголков.
– Ну что ж, хватит терапии для начала, – сказал Жак, и она с трудом поверила, что он снова отстраняет ее. Как тогда. Затуманенным взором взглянула она на жесткое, безжалостное лицо, не в силах произнести ни слова. И такое вдруг испытала унижение и стыд, что не заметила, как дрожали его руки, поправлявшие на ней одежду. – А теперь мы выпьем по бокальчику вина и решим, в какой ресторан я вас повезу. Идет?
– Что? – Сэнди не могла поверить своим ушам: неужели он назначает ей свидание? После того, как сегодня вел себя? Учитывая, что Моника, роковая женщина, где‑то поблизости? А главное, отвергнув ее, Сэнди, во второй раз? – Я никуда с вами не пойду. Даже будь вы единственный мужчина на свете – тоже бы не пошла, – вспыхнула она.
– Немного сильно сказано, но я понял. – Он улыбался, казалось, он даже не обиделся. – Тогда я позабочусь, чтобы нам принесли ужин сюда, и мы поедим здесь.
– Этот вечер – не ваш.
– Он будет моим, моя сладкая льдинка‑англичанка, – сказал Жак медовым голосом, и тут же рот его упрямо сжался. – Вы так пылко отвечаете на мои ласки, что нет смысла притворяться злюкой. Уверяю вас: наслаждаться любовью совсем не преступление. Настанет день, когда вы будете любоваться и упиваться моим телом, вслушиваться в мой голос, – и вот тогда уж я не отстану. Понимаете?
Нет, она решительно ничего не понимала и пыталась сообразить, что же ей делать. Уходить он не собирается, это ясно, ей остается только вызвать снизу охранника и вышвырнуть Жака из квартиры. Нет, не получится, подумала она в растерянности. Вряд ли кто‑нибудь мог бы заставить Жака Шалье подчиниться – такого случая, очевидно, не было за всю его жизнь. А стареющий
