проговорила она, направляясь ко мне с протянутыми для объятий руками. Я держалась довольно сдержанно, но все же позволила ей изобразить эфемерный поцелуй на моей щеке. Это был один из тех бестелесных поцелуев, которые она дарила, когда не хотела смазать губную помаду.
— Это не грузовик, это «джип», — холодно сказала я. — Тот самый «джип», в который ты едва не врезалась, когда выезжала тем памятным утром от Элистера Даунза.
— Понятно. А это кто? — спросила она, имея в виду Кулли. Однако взглядом она его не удостоила. Вместо этого она принялась рассматривать свою юбку и смахивать с нее невидимую пылинку.
— Это Кулли Харрингтон. Кулли, познакомься с моей мамой, Дорис Ваксман, — сказала я.
— Здравствуйте, — произнес Кулли и протянул руку. Он не улыбнулся, а моя мать не пожала его руки.
— Харрингтон… Харрингтон, — принялась размышлять она вслух. — Мы знакомы с Харрингтонами? — поинтересовалась она у меня.
— Да, с одним из них. Он как раз стоит перед тобой, — фыркнула я.
— Тогда должны быть какие-то другие Харрингтоны. Эта фамилия мне знакома, — сказала она.
— Это потому, что я упоминала имя Кулли, когда мы с тобой ужинали в клубе на вечере Омаров. Ты едва не подавилась, когда услышала о нем, помнишь?
— Да, думаю, я припоминаю. — За этими словами последовала пауза. — Прошу вас, садитесь, — приказала она нам с Кулли. Мы заняли свои места на диване, а она расположилась в соседнем кресле. — Итак, молодой человек, — произнесла она, доставая свой очередной «Винстон» из старого портсигара и закуривая. — Расскажите мне о вас и о вашем роде.
Господи, «о вашем роде». Нет, моя мать — это нечто. Я вспомнила, как однажды, в начальной школе, привела домой мальчика по имени Чак. Его отец был мойщиком посуды в местной закусочной. Я испытывала к нему жалость, потому что он сказал, что у них только один телевизор, тогда как у нас их было четыре — три цветных и один черно-белый, для прислуги. И вот, в один из дней я пригласила Чака прийти и посмотреть у нас после школы передачу «Музыкальный калейдоскоп». Мы как раз танцевали с ним, когда в комнату неожиданно ворвалась моя мама. Она остановилась как вкопанная и произнесла своим глубоким голосом, в котором звучало неодобрение и угроза:
— Элисон, кого это ты тут развлекаешь?
— А, привет, мам, — ответила я, — Это Чак. Он мой одноклассник.
— Откуда он? — спросила она с таким выражением лица, словно только что наступила на собачью какашку.
— Не знаю. Чак, где ты живешь? — спросила я его.
— На Хичкок Авеню, — ответил Чак, чувствуя, что ответ неправильный.
— Я ни разу не слышала о Хичкок Авеню, — сказала моя мама, впервые обращаясь непосредственно к Чаку. — Как твоя фамилия и какой твой род?
Вот так-то. Помню, мне хотелось тогда придушить ее. Мне всегда хотелось придушить ее, когда она спрашивала людей об их роде. Это звучало так, как будто она интересовалась: «Из какого ты племени?», или: «Из какой пещеры ты вылез?», или, что было более близким по смыслу: «Как ты осмелился осквернять мой воздух своим присутствием!» Да что она сама о себе воображала? Она была простой еврейской девушкой из района Куинс, чей «род» был из венгерских иммигрантов. Ее родители так много работали, чтобы дать своей дочери все самое лучшее в жизни, что забыли дать ей хоть немного человечности. Господи, подумала я. Да ведь они с Элистером стоят друг друга.
— Мой род? — спросил явно озадаченный Кулли. — Вы имеете в виду моих родителей?
Мама кивнула.
— Мой отец был моряком.
— Прекрасное хобби. А какое у него было дело?
— Он обучал управлению лодками в яхт-клубе Сэчем Пойнт.
— Очень интригующе, — сказала она, затягиваясь сигаретой. — Он теперь на пенсии?
— Нет, он умер девять лет назад.
— Прискорбно. А ваша мать?
— Она была официанткой в клубе и тоже уже умерла.
— Так, так. Это стало для вас такой трагедией. — Думаю, она была немного сбита с толку. — Вероятно, в этом вы близки с Элисон.
— Вы имеете в виду потерю родителей? — спросил Кулли.
— Именно. Отец Элисон, мой возлюбленный супруг Сеймур, умер, когда Элисон была еще ребенком. Я страшно тоскую по нему. — Мама выпустила длинную струю дыма через ноздри.
— Кстати, о моем отце, — перебила я ее, так как мне не терпелось перейти к причине нашего визита, — кто был тот джентльмен, с которым ты провела сегодняшний вечер?
— Тот джентльмен, с которым я уезжала?
— Правильно.
— Не думаю, что мне следует рассказывать тебе, — кокетливо ответила мама, театрально опуская ресницы.
— Ой, да ладно, мама. У нас с тобой нет секретов друг от друга. Расслабься. Кто он? Новая пассия? Или старая? Та старая пассия, с которой ты в сороковых выиграла конкурс по свингу?
— Конечно, нет, — ответила она. — У меня не было никого после твоего отца.
— Правда? Тогда с кем же ты провела этот вечер?
— Если ты так хочешь это знать, то я ужинала с Луисом Обермейером. Из клуба. Помнишь, ты ходила в школу вместе с его дочерью, Бетси?
Может, это очередное «ча-ча-ча» моей матери?
— И чем вы занимались с мистером Обермейером?
— Я хотела поговорить с ним о тебе, дорогая.
— Обо мне?
— Но я не думаю, что нам следует обсуждать это в присутствии…
— Кулли? Я ничего не скрываю от него.
— О?
— Это так, миссис Ваксман, — сказал Кулли. — Мы очень близки с вашей дочерью.
— О? — Моя мать снова побледнела, как в тот вечер Омаров, когда я впервые рассказала ей о Кулли. Слава Богу, что теперь поблизости не было никаких ломтиков лимона.
— И о чем вы говорили с мистером Обермейером?
— Элисон, дорогая, я не хочу, чтобы ты сердилась. Но я очень обеспокоена этим расследованием убийства, в которое ты оказалась втянутой. Луис — адвокат, у которого весьма успешная практика в уголовных делах. Помнишь, он еще защищал сына Эдит Эйзнер, Фреда, которого арестовали за преступление? Теперь же, благодаря Луису, Фред на свободе. И он теперь не только свободный, но и весьма состоятельный человек. Эдит рассказывала, что он достиг успеха в области торговли.
— Молодец Фред, — сказала я.
— Я решила проконсультироваться с Луисом, — продолжала она, — потому, что хотела быть абсолютно уверенной в том, что в случае, если полиция обвинит тебя в убийстве этой Мелани Молоуни, у тебя будет самая лучшая защита, которую только можно купить за деньги. Единственный человек, который сможет вытащить тебя из всей этой заварухи, в которую ты ввязалась, это Луис.
— Я тронута тем доверием, которое ты питаешь ко мне, — сказала я с изрядной долей сарказма. — Благодарю, но я сама выберусь из этой заварухи. Кстати, мама, я тут вспомнила. Расскажи мне еще о той твоей встрече с Элистером Даунзом. Было очень мило с твоей стороны отправиться к нему и просить за меня.
— Именно для этого и созданы матери, — произнесла мама свою очередную абсурдную, но грамматически правильную фразу.
— И как тебе сенатор? Он был очарователен? Сердечен? Или, может быть, сексапилен?
— Элисон! Что с тобой? Ты еще никогда не разговаривала со мной подобным образом. Во время твоего замужества за Сэнди ты относилась к своей матери с уважением. Теперь же я просто тебя не узнаю. — Она бросила взгляд на Кулли, как будто именно он был причиной упадка моей морали.
