одно поражение за другим (правда, когда противостояние между КПК и режимом Чан Кайши вошло в решающую фазу, Вашингтон все же встал на сторону гоминьдана, хотя активно в боевые действия не вмешивался).
Во второй половине 1940-х годов состояние всех общественных институтов гоминьдана, включая армию, было критическим. Повсеместно процветала коррупция, действовало право сильного, повсеместными были случаи произвола и насилия по отношению к простым смертным, экономика и финансовая система страны находились в глубоком коллапсе. Всё это способствовало негативному отношению к гоминьдану и распространению симпатий большинства населения, в том числе и интеллигенции, к коммунистам. 19 марта 1947 года армии гоминьдана удалось одержать последнюю значительную победу: ею была захвачена «коммунистическая столица» город Яньань. Всему высшему руководству КПК во главе с Мао Цзэдуном пришлось спасаться бегством. Но главного – уничтожить основные силы коммунистов и захватить их опорные базы – гоминьдановцам добиться не удалось.
В ноябре 1948 года силы коммунистов (так называемая 4-я полевая армия) перешли в активное наступление. Очень быстро им удалось разгромить более 50 дивизий армии гоминьдана, еще 26 дивизий перешли на сторону коммунистов. 22 января 1949 года объединенные вооруженные силы КПК взяли Пекин. 24 апреля 1949 года войска вступили в столицу гоминьдановского Китая – город Нанкин. Само правительство гоминьдана во главе с Чан Кайши еще в феврале переехало на юг страны, в Кантон, а затем вместе с остатками верных ему войск бежало на остров Тайвань. 1 октября 1949-го с ворот Тяньаньмэнь Мао Цзэдун провозгласил образование Китайской Народной Республики. К концу года армия КПК окончательно разбила силы гоминьдана на континенте.
Когда в 1949 году на политической карте мира возникло новое государственное образование – Китайская Народная Республика, первым оно было признано Советским Союзом. Что было вполне закономерно. Пришедшая к власти КПК во главе с Мао Цзэдуном объявила главным приоритетом своей внешней политики дружбу с «большим братом».
Первая половина 1950-х годов стала временем расцвета в отношениях между Советским Союзом и КНР. Уверенность в том, что «русский с китайцем – братья навеки», казалась незыблемой. Появление «советско-китайского монолита» вызвало вполне понятное воодушевление в социалистическом мире и состояние, близкое к панике, в мире капиталистическом. Правда, некоторые специалисты-китаеведы отмечали, что в отношениях между двумя восточными гигантами не все так просто и что существует немало факторов, которые препятствуют сближению. Среди прочего упоминался и фактор неурегулированности границы. Как показали дальнейшие события, эти специалисты были правы.
Впрочем, в самом начале 1950-х годов Мао всячески подчеркивал, что у Китая нет и не может быть каких-либо претензий к «большому северному брату». В отчете ЦК КПК на VII съезде партии он сказал: «Советский Союз первым отказался от неравноправных договоров и заключил с Китаем новые, равноправные договоры». По прибытии в Москву во главе делегации КНР в декабре 1949 года Мао повторил, что после Октябрьской революции 1917 года советское правительство «первым аннулировало неравноправные договоры в отношении Китая, существовавшие во время царской России», то есть те договоры, которые касались вопросов концессий и экстерриториальности.
Надо сказать, что первый визит Мао в Москву в качестве полновластного руководителя Китая был далеко не однозначным. Дело в том, что теплых, доверительных отношений между двумя вождями – Сталиным и Мао – не сложилось. Сталин не доверял Мао, говорят, что однажды даже сравнил его с редиской – «красный снаружи, белый внутри». Глава СССР долго не хотел встречаться с китайцами, мало того, не позволял этого делать другим партийным руководителям. Расстроенный Мао хотел было даже уехать, так и не начав переговоров. Но, видимо, в Кремле решили, что достаточно «промариновали» китайского лидера, и встречи на самом высшем уровне наконец-то начались.
Так или иначе, визит Мао в Москву зимой 1949/50 года был успешным. Несмотря на все сложности, стороны заявили о своей готовности и желании всесторонне развивать отношения. 14 февраля 1950 года СССР и КНР подписали Договор о дружбе, союзе и взаимной помощи.
Приход к власти в СССР Н. С. Хрущева и взятый им курс на десталинизацию в Советском Союзе поначалу были восприняты в Китае позитивно. Мао, при всех внешних проявлениях «глубочайшего почтения» к «великому вождю СССР» товарищу Сталину, приходилось мириться с положением «младшего брата» и терпеть поучения советских руководителей о том, как правильно нужно вести народ к победе коммунизма. Когда же в 1953 году Сталин умер, Мао уже рассчитывал на иной статус – по его мнению, «младшим» уже был Хрущев, ведь он и по возрасту был моложе китайского руководителя, и «стаж» пребывания у руля государства у него был гораздо меньше. После смерти Сталина Мао, на его взгляд совершенно обоснованно, стал претендовать на роль лидера международного коммунистического движения.
Однако у Никиты Хрущева на этот счет было свое мнение, мнение же китайского руководителя даже по глобальным вопросам его мало интересовало. То, что первый секретарь КПСС начал слишком активно критиковать Сталина и при этом не посоветовался с Мао, китайский лидер воспринял едва ли не как личное оскорбление. Известно его высказывание, что он оценивает деятельность Сталина на 70 % как положительную, и только на 30 % – как отрицательную. Кроме того, Мао видел в развенчании культа личности Сталина угрозу своему личному положению как вождя китайской нации. «Алеет восток, солнце встает, в Китае родился Мао Цзэдун…» – под слова гимна китайцы вставали с утра и ложились спать вечером. «Нас вырастил Сталин – на верность народу / На труд и на подвиги нас вдохновил!» – в СССР еще недавно все было похоже. Но теперь все было по-иному. Был ХХ съезд, был доклад Хрущева «О культе личности и его последствиях». Мао не мог не понимать, что СССР для многих китайцев был примером того, как надо жить, тысячи китайских студентов учились в Советском Союзе и видели, что там происходит. А это значит, что в головах китайцев могло зародиться сомнение и в непогрешимости и мудрости самого Мао…
Первое отчетливо видное облако на, казалось бы, безоблачном небе советско-китайских взаимоотношений пробежало в 1957 году. Связано это было с начавшейся в Китае кампании под лозунгом «Пусть расцветают сто цветов». За год до этого Чжоу Эньлай предложил провести широкую кампанию среди всех интеллектуалов страны, чтобы получить полную картину мнений о политике китайского руководства. Тогда эта идея Мао пришлась по душе – он считал, что коммунистам, чтобы добиться «подлинной диктатуры народной демократии, нужна критика от народа». Поначалу кампания, название которой было взято из классического стихотворения: «Пусть расцветают сто цветов, Пусть соперничают сто школ», развивалась довольно вяло. В феврале 1957-го Мао заявил, что требуется именно критика, и стал критиковать тех, кто не желает подвергнуть здоровой критике центральное правительство и боится этого. И, что называется, прорвало: в адрес Мао и Чжоу пошли миллионы писем, по всей стране стали возникать митинги и стихийные выступления. В итоге все громче и громче зазвучали требования о смене руководства страной и партией. Такая критика, по мнению Мао, уже не была «здоровой», и в июле 1957 года он распорядился свернуть кампанию. Тех, кто еще недавно, поддавшись уговорам, стал резко критиковать партию, начали арестовывать и отправлять в ссылку. Как сама кампания «Пусть расцветают сто цветов», так и ее резкое сворачивание и последствия вызвали недоумение в Кремле. Это было первым серьезным разногласием между китайским и советским руководством.
Примерно в то же время (точнее, немногим ранее) Китай начал так называемую «картографическую агрессию». В учебниках и на картах спорные территории обозначались как принадлежащие Китаю. Например, в «Атласе провинций КНР» граница в районе Хабаровска была показана по северному руслу Амура, а не по южной Амурской протоке, как китайская территория был изображен весь Памир. И это при том, что незадолго до этого, в начале 1950-х годов, советские представители передали КНР топографические карты с обозначением всей линии границы, в том ее виде, как ее понимали в Советском Союзе. И тогда каких-либо возражений с китайской стороны по поводу линии проведения границы не последовало.
Противоречия нарастали. Амбиции и своеобразные характеры двух лидеров, не терпящих возражений, накладывались на серьезные геополитические и идеологические разногласия между двумя странами. Вектор внешней политики Кремля после марта 1953 года сместился если не кардинально, то достаточно существенно в сторону сотрудничества с Западом. В Москве считали, что две системы вполне могут мирно сосуществовать и сотрудничать на благо друг друга. Стремление снизить ядерную угрозу и снять
