Замечу, что по-французски к монарху обращались «сир», а «мои мэтр» — к трактирщику.
И Кутузов поехал спасать отечество. В этом благородном труде ему постоянно помогали два-три симпатичных безусых казачка. Генерал Беннигсен написал из Таруrино донос царю, что «Кутузов оставляет армию в бездействии и лишь предается неге, держа при себе молодую женщину в одежде казака». (Беннигсен знал только об одной.)
Ряд авторов утверждают, что царь поставил Кутузову единственное условие — ни при каких обстоятельствах не заключать мир. Вполне вероятно, но документальных подтверждений этому нет.
Кутузов с большим уважением относился к Наполеону как к полководцу. Как-то офицер Данилевский, сочиняя очередную листовку для французских солдат, употребил нелестное выражение по адресу Наполеона. Кутузов прервал его и строго заметил: «Молодой человек, кто дал тебе право издеваться над одним из величайших людей? Уничтожь неуместную брань!»
При приезде из Петербурга племянник спросил фельдмаршала: «Неужели вы, дядюшка, надеетесь разбить Наполеона?» «Разбить? — ответил Михаил Илларионович. — Нет, не надеюсь разбить! А обмануть — надеюсь!»
17 августа в армию, остановившуюся в районе села Царево-Займище, недалеко от Гжатска, прибыл новый главнокомандующий генерал от инфантерии светлейший князь М.И. Голенищев-Кутузов.
Первым же своим приказом Михаил Илларионович назначил Барклая командиром той части армии, какой Барклай командовал до Смоленска, а Багратиона — начальником той самой армии, какой он до сих пор командовал.
Следует заметить, что новый главнокомандующий не особенно вникал в артиллерийские дела. А.И. Михайловский-Данилевский писал по сему поводу: «Он [Кутузов] ласково встретил Кутайсова, расспросил о состоянии артиллерии и парков, просил не вдаваться излишне в опасности», помнить об ответственности, возлагаемой на него должностью начальника артиллерии.
Встав во главе армии, Кутузов оказался в труднейшем положении. Торжественная встреча, молебен, привоз иконы смоленской чудотворной богородицы, «как с этакими молодцами отступать?» и т. д. — это с одной стороны, а с другой — немедленный его приказ отступать из Царева-Займища на Гжатск и далее. С одной стороны: «Москва это еще не Россия», «Лучше потерять Москву, чем армию и Россию», и т. д. — все эти афоризмы Кутузова, а с другой — ряд изумительных фактов, кричаще противоречивых: «Настоящий мой предмет есть спасение Москвы», заявляет он Тормасову.
Только что войдя с армией в Гжатск и уже распорядившись о дальнейшем отступлении, он пишет Ростопчину, который в страшной тревоге и волнении хочет добиться ответа о предстоящей участи Москвы: «Не решен еще вопрос: потерять ли армию, или потерять Москву? По моему мнению, с потерей Москвы соединена потеря России». Это — до Бородина. А после Бородина, с одной стороны, военный совет в Филях, оборванный Кутузовым словами: «Приказываю отступление», то есть приказываю отдать Москву неприятелю, а с другой — в тех же Филях, в тот же день, но до совещания, когда Ермолов заметил, что удержаться на этих позициях нельзя (и что, значит, нужно уходить за Москву и отдать ее), Кутузов, пишет Ермолов, «взял меня за руку, ощупал пульс и сказал: 'Здоров ли ты?'», то есть самую мысль отдать Москву без нового боя он считал как бы безумием. В итоге никто до последней минуты не мог при всех усилиях понять, чего же хочет Кутузов.
Во время отступления русской армии от Гжатска к Можайску к ней подошло подкрепление— около 15 тыс. человек под командованием Милорадовича и 10 тыс. чел. московской милиции под командованием графа Маркова. Получив это подкрепление, Кутузов окончательно решил остановиться и принять бой.
Переходя к Бородинскому сражению, стоит сказать несколько слов о начальнике артиллерии 1-й Западной армии графе Александре Ивановиче Кутайсове. Его отец Иван Павлович был в 1770 г. в 10-летнем возрасте захвачен русскими войсками при взятии города Бендеры. Забавного турчонка генерал Репнин доставил в Петербург и подарил наследнику престола. Мальчик понравился Павлу и стал его камердинером и брадобреем. Каким было его первоначальное имя, историкам неизвестно, но при крещении он стал Иваном Павловичем. Фамилию ему дали по имени его родного городка Кутая.
После восшествия на престол Павел возвел Ивана Кутайсова в баронское, за тем и в графское достоинство, что вызвало язвительные реплики Суворова, а затем Пушкина.
Александр родился 30 августа 1784 г., а уже 1 января 1796 г., то еще не имея 12 лет от роду, получил звание капитана.
В начале 1812 г. 26-летний Александр Кутайсов до 20 февраля замещал инспектора всей артиллерии русской армии генерала от артиллерии барона П.И. Меллера-Закомельского во время его продолжительных поездок. С началом боевых действий Александр Кутайсов стал начальником артиллерии 1-й армии. Ну а 25 августа Кутузов назначил его начальником артиллерии соединенных армий.
Сейчас ряд авторов восхищаются мудростью утвержденного Кутайсовым «Руководства по действию артиллерии». Увы, знакомство с документом показывает слабое знание им организационной структуры частей русской армии.
Любопытны оценки эффективности огня русской полевой артиллерии, данные Кутайсовым: «В полевом сражении выстрелы за 500 сажень (1070 м) ядрами сомнительны, за 300 (640 м) — довольно верны, а за 100 (213 м) смертельны; две последние дистанции могут также служить для новых наших картеч, следовательно, когда неприятель еще в первом расстоянии, то должно стрелять по нему редко, дабы иметь время хорошо наводить орудия и затруднить его в движении, во втором расстоянии стрелять чаще, чтоб остановить или продлить его наступление, и напоследок всею скоростью, удар за ударом, чтоб его опрокинуть и уничтожить».
Наиболее эффективной для поражения неприятеля Кутайсов считал дистанцию в пределах от 200 до 600 м от орудия. Но он советует с дальности ближе 650 м применять «новые наши картечи», то есть картечные снаряды, состоящие из чугунных картечных пуль, которые в то время внедрялись в практику артиллерии взамен свинцовых. Считалось, что свинцовые пули раскалываются чаще при соударениях, чем чугунные, а образовавшиеся осколки портят канал ствола и не долетают до цели, снижая эффективность поражения. «Сомнительными» с точки зрения поражения цели Кутайсов называет выстрелы, близкие к пределу прицельной дальности стрельбы большинства орудий; «довольно верными» — выстрелы, поражающие более 30 % целей, а смертельными — более 75 %.
Кстати, до 1833 г. в русской артиллерии батареей именовалось не воинское подразделение, а позиция, где установлено некоторое число орудий — от двух и чуть ли не до ста.
В «Общих правилах действий батарей» Кутайсов писал: «До тех пор, пока не установлены истинные цели неприятеля, батареи должны состоять из малого числа орудий, и, быв рассеяны в разных местах… вы представляете собой малую цель, а сами имеете более средства ему вредить косвенными и перекрестными выстрелами…»
Как видим, Кутайсов заранее отдал инициативу «врагу рода человеческого». Ну а тот со времен Тулона заранее планировал размещение своих батарей.
Наиболее же важен был вопрос ведения огня батареей, атакуемой противником. Со времен Павла I потеря орудия считалась таким же бесчестьем, как и потеря знамени. В результате артиллерия в бою снималась с огневой позиции при первом же подозрении, что ей угрожает опасность захвата орудий неприятелем. «Тех командиров артиллерийских рот, у которых в сражении потеряны будут орудия, ни к каким награждениям не представлять», предписывал Александр I.
Но вот после ожесточенных споров с артиллерийскими и пехотными начальниками Кутайсов за три дня до Бородинского сражения пишет распоряжение командирам всех артиллерийских бригад: «Подтвердить от меня во всех ротах, чтоб оне с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем господам офицерам, что, отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, чтобы неприятелю не уступить ни шагу пашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий»[28].
Ординарец Кутайсова прапорщик 2-й гвардейской легкой артиллерийской роты А.С. Норов, доставивший вышеприведенное распоряжение в гвардейскую артиллерийскую бригаду, в своих воспоминаниях дает несколько иной вариант перевода последней фразы этого документа: «…Если за всем этим батарея была и взята, хотя можно почти поручиться в противном, то она уже вполне искупила потерю
