его душе — ни радость, ни печаль, ни гнев. Сидел ли он, двигался, говорил — все, как во сне.
Как ни изобретателен был Шеххата, но поток красивых слов иссяк. Он наклонился тогда к уху шейха Сейида и зашептал:
— Не найдется ли толики гашиша?
Это был единственный вопрос, который мог заставить старика проснуться, расколоть панцирь равнодушия и безразличия. Он приоткрыл веки и, не глядя на говорившего, тихо высказался, произнеся необычно длинную для себя тираду:
— Вот ведь прорва ты какая? Только позавчера взял целую порцию.
— Сегодня нужно еще!
Пробормотав несколько ругательств, шейх полез за пазуху, вытащил оттуда грязный пакетик, не спеша открыл его, вытащил шарик шоколадного цвета величиной с орех и грязным ногтем разделил его на две части. Взял одну из половинок и попытался разделить и ее, но безуспешно. Пальцы оказались неуклюжими. Тогда он пустил в дело зубы. Тут Шеххата взорвался:
— Давай же сюда, приятель! Там и делить нечего!
— Это тебе так кажется. А впрочем — бери, пользуйся моей добротой, наслаждайся.
Шеххата быстро схватил протянутое ему стариком, запихнул в жилетный карман и успокоился. Переждав немного, он снова начал величать шейха Сейида. Завершив словесную подготовку, наш приятель подвинулся поближе к старику и вкрадчиво заговорил:
— Может быть, у тебя и имбирь есть?
На сей раз мрачный старик встрепенулся сильнее. Удивленно поднял брови, раскрыл глаза насколько хватило сил у век, потом прищурился и воскликнул:
— Что с тобой сегодня? Да ты никак не на похороны собрался, а на свадьбу? Никак зван куда?
— У меня веселье на целую ночь.
— С кем?
— С кем, с кем… С красивой женщиной! Сочной, сливочной!
— Довольно, заткнись! Ты всеядная свинья. Что ни проглотишь — переваришь. На вот, бери.
И снова старик полез за пазуху, вытащил небольшую круглую железную коробочку, похожую на табакерку, извлек оттуда малость черного вещества, похожего на ихтиоловую мазь, попытался спичкой уменьшить долю, но тут Шеххата схватил его за руку.
— Ты что делаешь?
Старик, или вернее говоря, ходячий склад наркотиков, презрительно посмотрел на соседа краем глаза и пробурчал:
— Никак, передумал? Имбиря уже не надо?
— Разве это имбирь? Давай сюда, старик, будь пощедрей! А то через два дня помрешь. Давай всю коробку! Не будь скрягой!
Шейх Сейид поленился начинать торг. Ему было легче отдать всю коробку, чем торговаться. Освободившись от товара, старик снова погрузился в дремоту.
Шеххата запрятал коробку туда же, куда и гашиш. Лицо его расплылось от удовольствия. Он забормотал про себя:
— Теперь только арака (восточной водки) не хватает.
Трамвай пересек квартал Омар-шах, миновал площадь аль-Сейида, приблизился к скотобойне. Когда подъехали к кварталу Абу Рейш, паломник Сурур крикнул:
— Пошли, слезаем! Отсюда проберемся проходными дворами.
Галдя, толкаясь и ругаясь, вся братия вывалилась из трамвая, пересекла улицу Тыби и двинулась по направлению к кварталу Фамм аль-Халиг. Но почему-то нигде не было признаков близких похорон. Ни тебе плача, ни причитаний. Шеххата забеспокоился:
— Где же это? Ничего не слышно.
— Теперь недалеко, — ответил Сурур.
— Кто-нибудь слышит плач? Может, он умер в одиночестве?
— Сказал! У него большая семья, куча денег.
— Значит, хорошо заплатят?
— Наверняка!
— Это самое главное. Эти похороны будут стоить четырех. Упокой его аллах, раз есть от него польза!
Вся ватага жаждущих углубилась в квартал Фамм аль-Халиг.
Сурур замедлил шаги, начал оглядываться. Кто-то спросил:
— Как называется эта улица?
— Вроде, Лимонадная.
— Давай удостоверимся.
Сурур подошел к женщине, продававшей моченые бобы. Она сидела в тени большого дерева.
— Эй, тетка, не знаешь, где Лимонадная улица?
— Какая улица?
— Лимонадная.
— Нет здесь такой улицы.
Сурур двинулся дальше, остальные за ним. Но женщина вернула их, крикнув:
— Есть Сахарно-лимонная улица.
Сурур радостно закричал:
— Она самая и есть!
— По-твоёму, Сахарно-лимонная улица и есть Лимонадная?
— А какая же? Не масляная. Если смешать сахар с лимоном, что получится, кроме лимонада?
Плотной толпой «благородные» двинулись дальше, ускоряя шаг. Не успели они подойти к Сахарно- лимонной улице, как услышали плач и стенания.
— То, что нам нужно, — заорал Сурур. — Ну-ка, разберитесь по порядку. Ты, Абид, забирай музыкантов и топай к воротам дома, чтобы, когда будут выносить гроб, они были рядом. Все остальные растянутся по тротуару. Быстрее! Только без разговоров и смешков! Все, приступаем к работе!
Вот и открылось место их «работы». Расцвеченные шатры, откуда раздавались рыдания и причитания на всю улицу, гроб, приготовленный к выносу, барашек, привязанный к воротам. Тут уже стояли могильщики, убиральщики. Вокруг — неподобающий случаю гвалт.
Процессия «благородных» быстро заняла нужную позицию, музыканты вышли вперед. По всему было видно — команда тренированная, опытная. Каждый занял привычное место без суеты и шума. От болтовни и шуток не осталось и следа, лица приняли постное выражение, на них обозначилась глубокая печаль, будто смерть этого человека для них огромное несчастье.
Паломник Сурур тряхнул головой и печально запричитал:
— О вселенная!
Этим словом он всегда начинал поминальную перекличку, которую подхватывали остальные. Шеххата должен был отвечать: «Все от аллаха, и все к нему вернется!» Но он полностью отключился от происходящего. Думы его были очень далеко отсюда. На глубокие и тревожные размышления навел его барашек.
Что-то сделает Умм Амина с яствами, которые он ей доверил? Сможет ли эта старая слепая женщина выполнить все его просьбы? А вдруг выльет весь навар на землю. Будет подлинная катастрофа. Надо было ему быть более осторожным и самому сварить. О боже, заступись!
Паломник Сурур заждался ответа Шеххаты и начал сверлить его злым взглядом. Но Шеххата витал в ином мире, думал о блюде, приготовленном из печенки, почек и костей. Отвечая своим мыслям, он воскликнул:
— Все от аллаха, и все к нему вернется!
За этим восклицанием последовали другие, раздававшиеся со всех сторон. Поминание пошло как по маслу.
— Зачем ушел от нас, воплощение доброты, зачем опечалил?
— Кормилец! Покровитель наш!
