– Что слышала. Встретимся в студии через час.
И все… только щелчок и мертвая тишина, в которой Хлое слышались отголоски слишком знакомого голоса.
Она стояла, глядя на телефонную трубку в своей руке. Затем положила ее на рычаг.
– Встретимся в студии, – буркнула она.
Никакого «пожалуйста», никакого «не могла бы ты?» или «я знаю, что сегодня суббота, но мне очень нужна помощь». Ничего. Всего лишь «встретимся в студии».
– Я не обязана подчиняться, – сказала себе Хлоя. – Я могу сделать вид, что он ошибся номером.
Но, естественно, она бы так не поступила.
Это ее работа. Она всегда была ответственной и безотказной. И очень хотела учиться. День, проведенный в студии с Гибсоном, значит для нее гораздо больше, чем экскурсия в Гринвич-Виллидж. Она это знала.
Идти ей не хотелось по другой причине.
Из-за Гибсона Уокера.
Телефонный звонок вчера ночью прозвучал, словно гром среди ясного неба.
– Это Палинков, – произнес мужской голос с едва заметным русским акцентом. – Дмитрий Палинков. Знаете меня?
О, да, Гибсон знал. Все, имеющие хоть малейшее отношение к моде и рекламному бизнесу, знали всемирно известного русского модельера. Его насыщенные цвета и четкие линии произвели настоящий фурор на прошлогодних показах в Париже и Милане. А в этом году он делал свою коллекцию в Нью- Йорке.
– Я ищу фотографа, – сказал Палинков. – С собственным видением.
Гиб крепче сжал трубку.
– Видением?
– Гм. Я разговаривал с Мэри, – продолжил Палинков, – Кеммерер. Знаете ее?
Да, Гибсон и ее знал. Мэри Кеммерер была его агентом… и одним из лучших агентов в рекламном бизнесе. А, кроме того, она была женщиной «со связями». Она знала всех и вся.
– Мэри упомянула о вас. Я хотел бы увидеть ваши лучшие работы. То есть, те из них, которые вы считаете лучшими. Понимаете, все дело в видении. У вас свое видение. У меня свое. А я ищу фотографа для своей коллекции, чье видение наилучшим образом сочеталось бы с моим. Мэри показала мне некоторые из ваших работ, и я подумал… быть может… вы мне и нужны. У меня есть еще парочка фотографов на примете, – торопливо добавил он. – Я еще не решил. Но я хотел бы увидеть то, что вы… как бы это назвать?… считаете значимым. Тогда я сделаю окончательный вывод. Снимков тридцать, я думаю. Или около того. Вы ведь подберете что-нибудь для меня, да?
Да.
Именно этим Гибсон и занимался в студии: просматривал свои работы, сортировал и оценивал, пытаясь составить приличное портфолио, в полной мере отражающее его взгляды на мир.
Чтобы получить лучшую, самую важную работу в своей жизни.
И ему пришло в голову привлечь к этому делу Хлою.
Хлоя его поражала. С профессиональной точки зрения, конечно. Она задавала умные вопросы. У нее отличные инстинкты, инстинкты прирожденного фотографа. Ее способность предугадывать его желания была почти сверхъестественной, и частенько она знала, что ему сейчас нужно, еще до того, как он успевал попросить. Хлоя в некоторой степени разделяла его видение мира. И изучала его работы. Он не мог ее не позвать.
А если она опоздает на интимный ужин с Райсом Волчарой, что ж, тем лучше.
Итак, Гиб позвонил ей. И тут же пожалел об этом, но заставил себя отбросить сомнения.
Все его опасения вернулись в тот миг, когда его захватила волна сексуального возбуждения при виде пылающей гневом Хлои.
– В чем дело? – спросил Гиб, чувствуя одновременно и раздражение, и желание оправдаться. – Ты злишься, потому что я вызвал тебя на работу?
– Конечно, нет. Просто… мог бы и попросить.
Гиб фыркнул. Он мог бы. Но никогда так не делал. Тем более что на просьбу можно ответить отказом.
– Я помешал? – нахально поинтересовался он. – Прервал твое свидание с волчарой?
Глаза Хлои широко распахнулись.
– Я всего лишь собиралась приготовить ужин для Райса, – ровным голосом сказала она. – И все. Я помолвлена. С Дэйвом.
Хлоя произнесла его имя с таким выражением, словно швырнула перчатку. Они с Гибом целую минуту смотрели друг на друга. Затем он глубоко вздохнул и мотнул головой в сторону дальней комнаты.
– Идем. Пора работать.
До ее прихода Гиб вытащил из шкафов папки и коробки со старыми фотографиями и журнальными вырезками. Теперь он принялся раскладывать их на столе, по ходу дела рассказывая о звонке Палинкова.
