гасли и жилья не было.
Тени девчат скользили тихие, беззвучные. Лес молчал. Костер не тух, а все приближался. Он горел недалеко от дороги и, подойдя ближе, Григорий увидел черную стену сарая, набитого сеном, костер, гору заготовленных веток и характерные тонкие фигуры уголовников.
— Смотри, — остановился Александр Владимирович, — вот бедняги! В деревню их наверное не пустили, а одеты они в одни лохмотья.
Перед деревней попалась еще поляна с неубранной картошкой. На поляне копошились такие же силуэты, как у костра — уголовники копали на ужин мерзлую картошку.
Темные дома встретили путников запертыми дверями и закрытыми ставнями. Много групп рабочих прошло впереди и, по-видимому, все они остановились на ночлег в этой деревне. Григорий стал стучать во все двери и везде получал один и тот же ответ — дом полон, даже на полу нет места.
— Пустой избы нам все равно не найти, — сказал Григорий девчатам, — расходитесь по одиночке, а как рассветет, соберемся у выхода из деревни.
В одной из боковых уличек после долгих переговоров и только благодаря тому, что Григорий сказал, что с ним идет старик, который может умереть на морозе, их, наконец, пустили переночевать. Дом, действительно, был полон, но в кухне оказалось достаточно места, чтобы совершенно свободно вытянуться на полу. Поев хлеба с солью, Григорий заснул не сразу. — Если не будет поезда и придется идти таким образом несколько сот километров, то Александр Владимирович заболеет, — думал он. — Хлеб скоро кончится. Вывод один: надо идти небольшой группой с таким расчетом, чтобы, разойдясь по деревне, не обременять крестьян большим количеством голодных ртов. Стало быть, надо избрать маршрут, которым никто другой не пойдет.
Избирать маршрут Григорию пришлось позднее. На станции скопилось так много рабочих, что на другой день вечером их посадили в пустой состав, шедший по направлению к Москве, Не доезжая Калинина, на полустанке, рабочих выгрузили и предоставили собственной инициативе. Одни пошли прямо в тыл, другие к Городцу на Волге, в надежде там переправиться, Григорий и Александр Владимирович, избегая встречи с заградительными отрядами, решили пройти как можно ближе к фронту, полагая, что таким образом продвигаться к Москве будет легче, Расчет оказался правильным. Крестьяне в прифронтовой полосе открыто ждали немцев. Колхозные работы приостановились. Все сидели по домам, резали оставшийся скот, солили, коптили и прятали мясо. Зерно и картошку, вместо того, чтобы сдавать государственным органам во исполнение приказа Сталина, делили и тоже прятали. К путникам относились сочувственно, кормили, пускали ночевать и даже давали на дорогу еды.
Где проходила линия фронта, никто толком не знал. В одном месте крестьяне даже думали, что соседняя деревня уже занята немцами. У Григория екало сердце, когда он пересекал трехкилометровый лес, разделявший два селения. Но сведения оказались ложными: никаких немцев в следующей деревне не было.
Ближе к Калинину по ночам запылали отдаленные пожары. В деревнях стали попадаться беженцы из города. Бежали не от наступающего врага, а из боязни голода. Иногда встречались группы красноармейцев. Они ощупью пробирались па восток, разрозненные, потерявшие командиров, таясь от немецких самолетов. Казалось, наступили полный хаос и дезорганизация.
— Скорее, скорее вперед, — торопил девчат Григорий. — Надо успеть войти в московское кольцо, — советовался он потихоньку с Александром Владимировичем.
Больше всего Григория и Розанова волновал вопрос, как они сумеют переправиться через Волгу.
К полудню выглянуло солнце и сразу потеплело. Под ногами зеленели темные подушки мха и потрескивала сухая хвоя. Рыжие ели лениво помахивали тяжелыми ветвями. Григорий поднял голову вверх и ему на мгновение показалось, что белые, как вата, облака стоят на месте, а он и вершины сосен плывут в гулкой пустоте.
— Стой! Кто идет?
Одна из девчонок взвизгнула от неожиданности, все остановились и затаили дыхание. Из-за ельника вышло несколько красноармейцев и лейтенант. Вид у торфушек был настолько бесспорный, что Григорий сразу заметил по лицам красноармейцев, что им не грозит никакой опасности. Худой, очень черный лейтенант подошел ближе и посмотрел на Григория. В карих глазах не было ничего, кроме любопытства.
— Кто вы?
— Рабочие с окопов, домой пробираемся, — вышел вперед Розанов, отвлекая внимание от слишком молодого Григория.
— Немцев не видели?
Лейтенант наклонился, сорвал сиявшую на солнце веточку ежевики и стал есть ягоды. Солдаты стояли, опустив винтовки.
— А разве они близко? — с напускным страхом спросил Александр Владимирович.
Лейтенант посмотрел на старика удивленно, ничего не ответил и, сделав солдатам знак, исчез в ельнике. В этот момент где-то впереди ухнул орудийный выстрел.
— Похоже, что фронт, — забеспокоился Григорий. — Может быть, немцы начали наступление от Калинина ?
Выстрел не повторился и лес по-прежнему стоял радостный и прекрасный, как будто не было ни войны, ни голода, ни заградительных отрядов.
— Не ждать же тут, пойдемте!
Григорий зашагал по просеке. Девчата, напуганные встречей и выстрелом, гурьбой двинулись за ним. Лес кончился. Показалось громадное поле, покрытое кустами и перелесками. Посредине поля вилась река, блестевшая из-за кустов ивняка. На противоположной стороне, прямо напротив, в овражке наверное стояла батарея потому, что оттуда почти непрерывно поднимались белые клубы дыма и доносился слабый звук выстрелов. Правее батареи, на самом горизонте, сливаясь с сине-серой каймой леса торчало большое стального цвета здание, за зданием терялась в дымке деревня, а слева, в двух километрах от батареи, почти у самого берега реки, над кустами виднелись зеленые крыши другой деревни. Высоко в небе кружилось несколько желто-черных самолетов, тонких как стрекозы. Время от времени они с пронзительным воем падали вниз и тогда из-под узких крыльев вырывался огонь и доносился сухой треск крупнокалиберных пулеметов. На всем пространстве громадного поля не видно было ни одного живого человека.
— Вот вам и бой увидели! — подошел к Григорию Александр Владимирович.
А как думаете, далеко мы от Калинина? ----- спросил Григорий.
— Довольно далеко. Серое здание на горизонте — зернохранилище. От него уже виден город.
Григорий посмотрел на лицо старика; оно было бледно, глаза напряженно смотрели вдаль. Григорий почувствовал, что сердце его начало колотиться. Вот она не отвлеченно теоретическая, а ясная, как день, неопровержимо реальная война. Здесь на этом поле сошлись два мира: один тот, с которым Григорий боролся уже много лет, другой новый, может быть тоже враждебный и чуждый, но в этот момент только таинственный и неведомый.
Григорий почувствовал острое любопытство. Сзади девчата окаменели на опушке, боясь пошевелиться.
— Что же будем делать? — спросил Александр Владимирович, кончив осмотр поля.
— Надо переправиться, — сказал Григорий и сразу беспокойство и нервность овладели им. Волга была последним, но самым трудноодолимым препятствием.
— Может быть, пройти вдоль опушки вниз по реке? — заколебался Александр Владимирович, — здесь мы недалеко от советской передовой.
— А заградительные отряды? — возразил Григорий, при одной мысли о заградительных отрядах, чувствуя приступ тошноты. — Лучше передовая, по крайней мере нет энкаведистов.
Александр Владимирович пошевелил ноздрями, как бы пробуя воздух, свободный воздух фронта.
— Что же, попробуем! — наконец, преодолел колебание старик.
— Пойдем прямо к реке. Тут кстати и тропка есть, — обернулся Григорий к девчатам.
Те не протестовали, но пошли медленно, отставая от Григория и Александра Владимировича. Тропинка шла к реке, между двумя канавами, заросшими ивняком.
— Не обстреляют нас эти? — Александр Владимирович кивнул в сторону кружившихся самолетов.
