него нет ничего общего с Миром (пракрити). Как и для гностиков,
Взаимовлияния, в том или ином смысле, не исключены, но, вероятнее всего, мы имеем дело с параллельными духовными течениями, возникшими в кризисный момент, много веков назад, в Индии (упанишады), в Греции и в Восточном Средиземноморье (орфизм и пифагорейство), в Иране и в эллинистическом мире. Большинство образов и Метафор, используемых авторами-гностиками, имеют славную историю и даже предысторию — и очень широко распространены. Один из излюбленных образов — это образ сна, уподобляемый неведению и смерти. Гностики утверждают, что люди не только спят, но и предпочитают спать. 'Отчего все вы так любите сон и спотыкаетесь вместе с теми, кто спотыкается?' — спрашивает Ginza.[745] 'Да восстанет спящий от крепкого сна' — написано в Апокалипсисе от Иоанна.[746] Тот же мотив, как мы увидим, существует в манихействе. Но формулировки его не являются монополией авторов-гностиков. Послание к Ефессянам (5:14) содержит такую анонимную цитату: 'Встань, спящий, и воскресни из мертвых и осветит тебя Христос'. Поскольку сон
Речь идет об архаической и повсеместно распространенной символике. Победа, одержанная над сном, и продолжительное бодрствование представляют собой весьма типичное инициатическое испытание. В некоторых австралийских племенах тем, кому предстоит инициация, либо запрещено спать в течение трех дней, либо, по крайней мере, ложиться до рассвета.[747] Можно напомнить о печально провалившемся инициатическом испытании знаменитого героя Гильгамеша: он не смог побороть сон и так упустил возможность обрести бессмертие (ср. § 23). В северо-американском мифе, схожем с историей Орфея и Эвридики, одному человеку удалось спуститься в Ад, где он находит свою недавно умершую супругу. Владыка Ада обещает, что даст ему вывести жену обратно на землю, если он сумеет прободрствовать всю ночь. Но, не справившись с этим дважды (даже поспав днем, чтобы не устать), человек не смог прободрствовать до рассвета.[748] Очевидно, что 'не спать' означает не только победу над физической усталостью, но и, прежде всего, доказательство духовной силы. Оставаться «бдящим» быть в полном сознании означает
В гностической литературе неведение и сон в равной степени обозначены термином «опьянение». Евангелие Истины сравнивает того, 'кто обладает знанием', с человеком, который, 'проснувшись в похмелье, трезвеет, возвращается к самому себе, и снова говорит то, что подлинно свойственно ему'.[749] «Пробуждение» влечет за собой анамнез, обретение заново подлинной сущности души, т. е. узнавание ее небесной природы. 'Восстань, светоносная душа, ото сна опьянения, в который впала ты, — написано в одном манихейском тексте. — Иди за мной в место высокое, где и пребывала ты изначально'. В традиции мандеев небесный Вестник обращается к Адаму, пробудив его от крепкого сна: 'Не спи, не дремли, не забывай о том, что возложил на тебя Господь.[750]
Итак, большая часть этих образов: неведение, амнезия, плен, сон, опьянение, — становятся в гностической проповеди метафорами
§ 231. Принявший муки Параклет
Мани родился 14 апреля 216 года в Вавилонии, в Селевкии Ктесифоне. По преданию, его отец, Патек, три дня подряд слышал: голос, повелевающий ему не есть мяса, не пить вина и избегать женщин. Смущенный Патек примкнул к секте гностиков-крестильников, или елказаитов.[751] Мани родился калекой (скорее всего, он был хром). Когда ему исполнилось четыре года, отец взял его к себе, чтобы воспитывать в елказаитской общине. Двадцать с лишним лет (с 219–220 по 240 гг.) Мани воспитывался в этой общине ревностных иудео-христиан. Поэтому не следует пренебрегать христианскими элементами в манихейском синтезе. И тем не менее религиозное призвание Мани проявилось в столкновении с богословием, эсхатологией и обрядами христианства. Два откровения, полученные им в возрасте 12 и 24 лет, открыли ему личное призвание и побудили порвать с сектой елказаитов. Сам Мани посвятил нас в суть этих откровений. Некий ангел передал ему благовестие 'Владыки Рая и Света' (Верховный и Благой Бог манихеев). В первый раз ему предписывалось оставить общину своего отца. Через двенадцать лет, в 240 г., второе благовестие побудило его к непосредственному действию: 'Теперь для тебя пришел срок прилюдно явить себя и проповедовать, не таясь, твое учение'.[752]
Мы почти ничего не знаем о той духовной работе, которая сделала из болезненного юноши неутомимого апостола, проповедника новой религии спасения. Мы не знаем и причин, побудивших его совершить свое первое апостольское путешествие в Индию[753] (с 240–241 до начала 242 или 243 гг.).[754] В любом случае, общение с некоторыми представителями индийской духовности не прошло впустую ни для Мани, ни для Индии. Призванный новым царем Шапуром I, Мани уезжает в Белапат (Гундешапур), столицу империи Сасанидов. Шапур находился под большим впечатлением от пророка и предоставил ему и его миссионерам полную свободу проповедовать на территории всей Империи. Это послужило официальным признанием новой религии, и дата 21 марта 242 г. (или, по другому календарю, 9 апреля 243 г.) сохранилась в благоговейной памяти верующих.
У нас мало сведений о биографии Мани времен царствования Шапура I, с 242 по 273 г. Эта значит, что о жизни пророка мы не знаем почти ничего, кроме ее начала (два откровения, «обращение» Шапура) и конца (немилость и смерть). Однако он определенно поддерживал хорошие отношения с царем и предпринимал длительные путешествия, проповедуя по всей иранской Империи вплоть до ее восточной границы. Кроме того, он отправил многие миссии проповедников вглубь самой Империи и за границу (в Египет, Бактрию и т. д.).
В апреле 272 г. Шапур умирает, и ему наследует сын, Хормизд. Мани спешит с ним встретиться. От нового правителя он получает продление срока действия охранных грамот и разрешение на выезд в Вавилонию. Но всего через год Хармизд умирает, и трон переходит к его брату, Бахраму I. По требованию нового царя Мани приезжает ко двору в Гундешапур, совершив перед тем путешествие, которое считается 'вершиной его пастырского служения' и 'прощальным визитом апостола в места его юности и к церквям, им самим созданным'.[755]
Действительно, по приезде Мани был обвинен главой магов Картером, воплощением мандейской нетерпимости, в том, что его проповедь отвращает подданных от официальной религии. Встреча с царем была бурной. Когда Мани говорил о божественном характере своего служения, Бахрам воскликнул: 'Отчего же это откровение было даровано тебе, а не Нам, повелителю страны?' На что Мани оставалось лишь ответить: 'Такова воля Божия!'.[756] Он был осужден, закован в цепи и брошен в темницу. Эти цепи (три на руках, три на ногах, одна на шее) мешали любому его движению, и вес их (около двадцати килограммов) причинял жестокую боль. «Страсти», которые манихеи назвали христианским термином «распятие», продолжались в течение 26 дней.[757] Все же пророка позволили навещать собратьям по вере, о чём предание сохранило нам, в переработанном виде, большое количество поучительных эпизодов. Мани умирает 26 февраля 277 г. в возрасте 60 лет. Тело его было разрублено на части, голова выставлена на городских воротах, а останки брошены на съедение псам.
Сразу же после смерти пророка Бахрам издал указ о безжалостном подавлении манихейства. Церковь Мани, казалось, находится на грани полного уничтожения. Однако она не перестала развиваться в
