придворные лекари, вам придется взять на себя лечение этого несчастного младенца, если не хотите, чтобы он отправился на тот свет!
— А мы в тюрьму, — вздохнул Вашку.
— Если не на плаху. Ты, братец, хорошо уловил мою мысль.
Это был нелегкий труд. Нянька обиделась: еще бы, у нее отобрали единственное существо, которым она могла распоряжаться, не встречая никаких возражений, и она не переставала брюзжать, обвиняя чужеземцев в колдовстве и связях с самим Вельзевулом, а также предрекая его высочеству неминуемую гибель. Королева твердила, что к цивилизованной стране Савойе никто не делает подобных вещей. Придворные лекари, оскорбленные недоверием к их научным методам врачевания, долго качали головами, а после покинули замок, снисходительно пообещав вернуться, когда король их об этом попросит. Что касается его величества, то он уже ничего не говорил. Поживем — увидим, считал король. От этой компании можно ожидать чего угодно. Раз они умудрились вырваться из темницы (гипотеза об участии в этом деле хвостатого оборотня казалась ему сомнительной), значит, и впрямь обладали какой-то неведомой силой.
А добросердечный дон Бибаш изо всех сил старался помочь своим юным друзьям, сочиняя для наследника шуточные куплеты, чтобы повысить настроение больного и тем самым усилить действие лекарства.
— Вы сегодня в ударе, дон Бибаш, — похвалил его Фернанду. — Прекрасные стихи!
А Мафалда в это время уже купала наследника. Это были первые водные процедуры в его жизни. Когда девочка распеленала его, ей пришлось сделать некоторое усилие над собой, чтобы взять его на руки — такой он был грязненький и вонючий. Зато водичку для купания принесли из источника Аль-хамма, и если даже слухи о ее чудодейственных свойствах — сплошные враки, то уж кристальная чистота этой воды сомнению не подлежала.
— Слушай, ты его долго в воде не держи. Он же не привык, еще схватит воспаление легких, — посоветовал Фернанду.
— Да ты взгляни, сколько на нем грязи! Весь в болячках. От этого он и болеет. А тут еще полно мух…
— Еще бы! Ничего удивительного. Насколько мне известно, мухи откладывают яички четыре раза в течение лета, — назидательно произнес Фернанду, которому давно уже не выпадал случай блеснуть эрудицией. — Каждая кладка содержит восемьдесят яичек. Таким образом…
— Удиви-и-тельно полезные сведения, — пробормотала Мафалда, поглощенная мытьем монаршего отпрыска.
Когда купание подошло к концу, возникла новая проблема. Мафалда попросила няньку принести чистые пеленки. Та уперла руки в бока и разоралась:
— Какие такие чистые? На что? Эти, что ль, не годятся? И пятнадцати дней не прошло как сменили! При дворе у нас три прачки, дел у них и без того по горло! А я стирать не буду, не для того нанимали!
Откричавшись, нянька поплелась все же за сменными пеленками. То, что она принесла, можно было назвать чистым бельем лишь условно, но, увы, другого не было.
Пока Мафалда пыталась придать младенцу более или менее приличный вид, Вашку делал титанические усилия, изыскивая возможность вскипятить молоко. Повара и кухарки оказали яростное сопротивление, не желая допускать на кухню этих грязных чужеземцев. Позволить колдунам, подписавшим, как говорят, договор с дьяволом, копаться в кастрюлях и горшках?.. Наконец ему выдали кастрюлю, такую засаленную, что ее в руки было взять противно, и Вашку подумал, что сказала бы мама при виде подобного свинства. Но ничего не поделаешь, и новоиспеченный придворный лекарь принялся кипятить молоко на огромном очаге, более пригодном для жаренья быков на вертеле.
Так вот, купание (нянька все сокрушалась: «Ох, сколько воды-то тратят!»), кипяченое молоко и прием лекарства через каждые шесть часов сделали свое благое дело: температура у наследника упала, и ему явно полегчало.
— Кажется, теперь можно вздохнуть спокойно, — сказала Мафалда.
— С этими дикарями? Вряд ли, — покачал головой Фернанду.
— Но младенец-то вроде выздоравливает, — неуверенно произнес Вашку.
— Вроде… — отозвался Фернанду. — Только я отлично помню, как в хронике записано: «Умер в раннем возрасте». Может, его через три дня снова прихватит, и он отправится на тот свет? Долго ему не жить, это исторический факт.
— Бедняжечка! — вздохнула Мафалда, успевшая привязаться к этому хилому созданию, завернутому в дурно пахнущие пеленки.
Он улыбался, когда девочка подходила к нему с лекарством. Теперь-то она понимала, почему в средние века умирало столько детей: в такой грязи и среди такого невежества могли выжить только самые крепкие. Когда она поделилась этими мыслями с Фернанду, тот ответил:
— Ты права. Но хуже всего то, что и теперь во многих частях света происходит то же самое.
— Когда это теперь? — спросил Вашку.
— Теперь, в 1981 году.
— Ты хочешь сказать, в будущем, через 834 года.
— А я считаю, что мы живем в 1981 году, что бы там с нами ни происходило.
— Что-то не похоже. Пойди скажи Афонсу Энрикешу, что можно слетать на самолете из одной страны в другую, что человек уже побывал на Луне… и посмотришь, что с ним будет.
— Обожаемый Вашку, не будь, пожалуйста, идиотом. Ты полагаешь, что мы теперь такие же, как эти люди? Темные, неграмотные и верим в колдунов, оборотней, дьявола и гадание по звездам? Ты считаешь, что антибиотики — это то же самое, что толченые рога? Нет? Вот поэтому я и говорю, что был и останусь человеком двадцатого века.
Вашку подумал и согласился. Потом добавил:
— И все-таки антибиотики — это ерунда. Никому они не помогают. Полдюжины пирожков и два-три литра молока — и ты здоров! Взять хотя бы мой насморк. Я ни одной таблеточки не принял, а видите, не чихаю! В тюрьме выздоровел!
— Но они спасли от смерти принца! — возразила Мафалда.
— Да при чем тут антибиотики? Просто грязный был, как поросенок. Помыли, молочком попоили, вот и случилось чудо. Что, не так?
— Ну хорошо, пусть так, — отмахнулась Мафалда. — И все-таки я пойду дам ему лекарство, пора уже.
