Причальной набережной. И вот раз, я хорошо помню, это произошло в воскресенье, когда шталмейстер вызывал на арену очередную жертву, она вдруг встала и легко, словно птица, вышла на середину арены. Послышались смешки — ни одна девушка не выставляла еще себя на показ под неумолимый свет и жужжанье юпитеров.
— О чем я думаю, прозорливец? — спросила она. Голос ее был музыкален и приятен. Я пристально посмотрел на нее, сосредоточился и… о, ужас! — я не мог произнести вслух того, что прочел в ее глазах и в ее маленькой, курчавой головке. Чуть не задохнувшись от волнения и счастья, я пробормотал что-то насчет того, что я не могу передать ее мыслей всему цирку, настолько они интимны и сокровенны («Громче!» — крикнул кто-то из верхних рядов).
— Неужели? — спросила она, чуть улыбаясь. — Мне нет дела до других.
— Вас зовут Сэйни, — сказал я. — И вот ровно неделю вы любите человека, которого видите в первый раз в жизни и совершенно не знаете. Вы хотите, чтобы он узнал это. Вы хотите узнать о нем как можно больше.
— Все правильно, — сказала она. — Благодарю вас.
И она пошла на свое место.
Цирк бесновался от восторга.
В этот вечер я почувствовал себя на седьмом небе и, придя в гостиницу, думал только о ней.
— Сэйни, — повторял я. — Сэйни, Сэйни… Вот оно, мое счастье! Ко мне пришло мое счастье!
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Я проваливаю кандидата в президенты Бататы
На другое утро ко мне без стука вошел Агамемнон Скарпия.
— Я вижу, вы неплохо устроились, — сказал он, оглядывая мой номер.
Его бульдожье лицо выразило подобие улыбки.
— Вам пора бросить это занятие паяцев, — продолжал он без предисловий. — Я предоставлю вам другую арену. Вы поедете со мной на предвыборное собрание «независимых патриотов» и провалите их кандидата.
— То есть как это — провалю? — спросил я.
— Настоящий вы прозорливец или вас выдумали газеты — мне наплевать, — продолжал он грубо. — Во всяком случае, мои газеты раздули вас больше, чем все другие. Вы выступите после этого бандита Герта Гессарта и заявите, что все то, что творится в его башке, прямая противоположность тому, что он там барабанит. Так как весь Лабардан сходит от вас с ума, эти безмозглые идиоты вам поверят.
— Я думаю, мне следует отказаться от вашего предложения, — сказал я. — Вы так категорически требуете, чтобы я поступил против своей совести…
— Плевал я на вашу совесть, — отрезал Агамемнон Скарпия, и лицо его стало жестоким. — Не мешает вам знать, что через две недели я стану президентом…
— Вы в этом убеждены? — спросил я, возмущенный его самоуверенностью.
— Но, но, не вздумайте еще читать мои мысли! — поспешно сказал Агамемнон Скарпия. Глядя ему прямо в глаза, отчего они, беспощадные и самоуверенные, вдруг трусливо забегали, я отчеканил:
— Вы боитесь выборов и не уверены, что вас изберут в президенты. Вы сейчас думаете о том, что если даже я шарлатан и меня выдумали газеты, я могу быть вам полезен. Вам плевать на Батату, на народ, избирателей и сторонников демократии. Вам нужно только захватить власть и заработать побольше лавров. Если меня не выберут в следующий раз, — думали вы сейчас, — мне на это наплевать, я буду обеспечен. Так же наплевать, как на все свои обещания, которые я даю своим избирателям. Я могу пообещать все: набить карманы последнего бедняка лаврами, снизить цены настолько, что любой сможет быть сытым на заработанные гроши, обещать рай земной в Батате. Но стоит вам выбрать меня в президенты, — думаете вы о своих избирателях, — и мне плевать на все мои обещания.
— Да вы… да вы что? — выпучил Скарпия глаза. — Вы, значит, и в самом деле?
— И еще я могу вам сказать, что вы готовы истратить на избирательную кампанию половину вашего состояния, заработанного тем путем, о котором вам даже вспоминать не хочется все, мол, впоследствии окупится с лихвой.
— Ну и ну! — сказал Скарпия. — Выходит, вы и в самом деле прозорливец…
— Вы в этом убедились? — спросил я удовлетворенно.
— Едемте, — скомандовал Скарпия. — Не вздумайте размышлять, у меня есть средства заставить вас сделать все, что мне от вас нужно. Вот вам шпаргалка, зазубрите на всякий случай.
— Зачем? Вы же убедились, что я действительно прозорливец?
— Но я не убежден, что мысли Герта Гессарта так черны, как это нужно, чтобы его провалить…
— Ах, вот оно что!
Наконец-то он потерял частицу своей самоуверенности и нахальства.
Через полчаса мы входили в «Театр веселых паяцев», где происходил предвыборный митинг, созванный правительственной партией. Никто не обратил на нас внимания. Все были увлечены происходящим на сцене. Герт Гессарт, в черном костюме и в черном галстуке, имел облик вдохновенного священнослужителя, говорящего проповедь и изрекающего истины.
— Наша республика и дальше будет расцветать под нашим руководством (крики с мест: «Ура! Ура Президенту!», «А раньше-то мы процветали?», «Молчать!», «Сами молчите!»). Я обещаю вам, что в каждом доме будет достаточно батата, кофе, молока и каждый день жареный кролик к обеду («Великолепно!», «Да здравствует наш президент!», «А кто топил бататы и жег кофе?», «Где они, эти кролики? Бегают? Поймай их!», «Молчать!», «Ура президенту!»). Ананасовый сок станет доступным каждому («Да здравствует ананасовый сок!» Голос пьяницы: «Чего-нибудь покрепче!»). Я поведу Батату по пути к прогрессу и могуществу. («Сколько ты заработаешь на этом?»). Могущественный флот («Давай, давай, отлично!»), еще более могущественная авиация («Дальнего действия, президент, великолепно!»), покровительство соседним республикам, нуждающимся в руководстве («Дать им хорошую трепку!»), дадут возможность нам уверенно глядеть вперед, воссоединившись против русских, желающих нас поработить («Покажем русским!», «Дальше, дальше, президент!», «Ты когда-нибудь видел русских? Может быть, во сне, когда напьешься?», «Покажем коммунистам!»).
Мы приближались все ближе к сцене, расталкивая локтями упоенных слушателей.
— Я призываю вас не поддаваться на удочку сторонникам демократии. («Не поддадимся! Ура, президенту!», «Чем Скарпия и его скорпионы хуже вас? Одна лавочка!», «Бей демократов!»). Отпечатки пальцев их лидера Агамемнона Скарпия сняты в уголовном отделе полиции республики («А у тебя не сняты? Долой!», «Да здравствует Скарпия!», «Да здравствует президент!») Наша партия всем голосующим за нас поставит по бокалу! («По два бокала, не жмись!», «Тряхни мошной!» «По три бокала!»).
— А наша партия поставит вам по литру, да не паршивого синтетического сока, а чистейшей живительной влаги! — покрывая все крики, зарычал Агамемнон Скарпия, вылезая на сцену. — Внимание! Слово хочет иметь прозорливец! Великий прозорливец Бататы! Или вы не слыхали о нем? («Слышали! Давай прозорливца!», «Что-то он скажет?»).
Скарпия подал мне свою огромную ручищу, и я поднялся на сцену. В зале поднялся такой шум, что я боялся оглохнуть.
«Да здравствует прозорливец!», «За кого голосуешь?», «Прочти-ка нам их мысли!», «Циркач! Клоун!», «Слово прозорливцу!», «Тишина! Дайте ему слово!», «Хотим слушать!», «К черту!», «Долой!», «Желаем слушать прозорливца!»
— Тишина, иначе прозорливец ничего вам не скажет, — своим похожим на пароходный гудок басом прогремел Скарпия. — Ему нужно сосредоточиться, — сказал он совершенно так, как шталмейстер в цирке.
«Внимание! Слушайте!», «Не надо! Долой!», «Говори, прозорливец!»
Настала тишина. Герт Гессарт смотрел на меня со смирением, но глаза его из-под очков метали молнии. Странное дело! Так легко работать, как в этот раз, мне пришлось впервые. Этот Герт Гессарт,
