ставил на край стола.
— Так ведь я живая мишень, — она перехватила полотенце. — Это гораздо хуже.
Самое плохое, что она права, подумал Николас. Она и впрямь мишень.
В Левене он понял это со всей очевидностью.
— Куда ты в такую рань? — сонно спросила Джейми, выползая из спальни и застав Николаса уже в дверях.
— Мне нужно заскочить в посольство, — объяснил он. — Похоже, Госдепартамент удовлетворил мое прошение об отставке.
— Без всяких вопросов?
— Абсолютно.
— Николас, ты правда думаешь, что тебе нужно уйти? — спросила она с сомнением.
Он прикрыл веки.
— Абсолютно.
— И что же ты будешь делать? — спросила она озабоченно, чувствуя свою вину в принятом им решении.
— Вернусь в Штаты — что же еще?
— А сейчас?
Он усмехнулся.
— А сейчас буду действовать в зависимости от обстоятельств.
— Ну, и что же мы празднуем, Кендэлл? — спросила Джейми за ужином. Он пригласил ее в лучший, по общему мнению, ресторан Парижа «Тур д?Аржан». Конечно, столетия не пощадили и эту достопримечательность, и все же кормили здесь превосходно, обслуживали еще лучше, а роскошный обеденный зал, убранством которого, по преданию, занимался сам Людовик Четырнадцатый, был всего лучше. Сидя за столиком, Джейми могла любоваться собором Парижской Богоматери и плывущими по Сене баржами. — Боюсь, что у нас нет ни малейшего повода для празднества, особенно сейчас. Ты остался без работы, а я так и не узнала, что же произошло с моим отцом.
— С одной стороны, я и в самом деле стал безработным, но с другой — я чувствую себя так, как будто обрел наконец желанную свободу, — признался он, обсасывая утиную грудку. — Это как раз то, к чему я давным-давно стремился.
— Вообще-то, никого из нас нельзя назвать свободным, — возразила Джейми, поигрывая своим бокалом. — Как я поняла, все мы узники своей судьбы.
— Откуда ты набралась этой премудрости? — спросил он изумленно, заглядывая ей в глаза.
— От отца унаследовала.
Если раньше Николасу только казалось, что он любил Джейми, то теперь он мог в этом убедиться. Она жила с ним — вернее, делила с ним кров — уже почти месяц, и чем больше времени они проводили вместе, тем сильнее росла его уверенность, что они созданы друг для друга. Теперь он знал совершенно твердо, что именно об этой женщине он мечтал всю жизнь.
Джейми вполне устраивали платонические отношения, которые сложились у них в последнее время, устраивала, как думалось Нику, их жизнь вдвоем под одной крышей. Для него же эта жизнь стала и раем и адом — быть рядом, знать, что она спит в его постели, и даже не сметь коснуться ее.
— Я ведь понятия не имею, что такое нормальные супружеские отношения, — призналась она ему как-то вечером, когда они мирно сидели перед телевизором. — Мне не с чем сравнивать. Все то, что я видела, было одинаково гнусно.
— А твои родители?
— Тем более, — презрительно бросила она. — Вряд ли их отношения можно назвать достойным примером для их единственной дочери.
— Расскажешь? — спросил он.
Она покачала головой.
— И все же расскажи. Прямо сейчас, — настаивал он, чувствуя, что ей хочется выговориться.
Поколебавшись, она наконец заговорила:
— Мои родители слишком плохо начали. Отец женился на моей матери только из-за того, что ему нужна была «крыша». То есть служба и славная, добрая женушка, которая не будет чересчур раскачивать семейную лодку, когда он будет надолго исчезать за границей. Казалось, моя мать подходила как нельзя лучше для этой роли.
— То есть?
— Ему ведь нужна была не просто женщина, не просто красавица и прекрасная хозяйка, а женщина с большими связями, — холодно сказала Джейми. — Отец ее был сенатором, но оставил политическое поприще, чтобы возглавить семейный бизнес, лакомый, между прочим, кусочек: международную инвестиционную банковскую фирму. Эта фирма пригрела отца, и под видом высокопоставленного служащего он преспокойно разъезжал по всему миру. Но бочка меда не обошлась без ложки дегтя: моя мать не на шутку влюбилась в отца. — Она подтянула ноги к подбородку и крепко обхватила их, глядя на экран невидящими глазами.
— Но ведь тебя отец любил, правда? — осторожно спросил Николас.
Джейми слабо улыбнулась.
— В этом я никогда не сомневаюсь, — тихо ответила она. — Он один в целом мире любил меня, но, к сожалению, даже это не удержало его дома.
— Ты совсем не похожа на свою мать, да, Джейми? — спросил Николас, когда она очнулась от воспоминаний. Она помотала головой.
— Ирония судьбы. Она и сама говорила, что как будто вовсе не принимала участия в моем сотворении, — печально подтвердила Джейми.
— И что ты об этом думаешь? — спросил Николас.
— Боюсь, что у меня никогда не было матери, — призналась она, отводя глаза в сторону.
Рождество они устроили совсем по-американски. Морозным декабрьским утром Николас притащил домой елочку — небольшую, но такую пушистую, что колючие веточки у нее торчали во все стороны, напоминая ему Джейми. Они украсили ее, нажарили кукурузных зерен и, нанизав их на нитки, развесили вместо бус на еловые ветви. Джейми грызла их прямо горстями.
— Это, конечно, не старые добрые времена, но, по-моему, вышло неплохо, — объявила она, когда они любовались украшенной елкой, держась за руки, как дети.
Он нежно поцеловал ее.
— Дорогая, мы получили в подарок на Рождество друг друга, — сказал он.
Ночью Джейми спала плохо и неспокойно. Ей снился отец. Как будто они стояли с ним по разным концам длинного темного тоннеля, и он звал ее. Она кинулась к нему в эту темень. Но чем быстрее она бежала, тем тоннель становился длиннее, и отец, стоявший на другом конце, был дальше. Она слышала его голос, но в темноте не видела, где он, и начала звать его. Какие-то бесплотные призраки, тени носились по темному тоннелю, она их тоже слышала, но не видела. Они смеялись над ней и гнали ее прочь. Громкий, злобный смех… смех злодеев. И вдруг она увидела отца — он качался на виселице! Они казнили его!
— Папочка — нет! — застонала она, просыпаясь в слезах. — Нет! — Она села на постели, дрожа и всхлипывая. — Не-е-ет!..
Николас вскочил с постели, разбуженный стонами и плачем Джейми, и, не обращая внимания на то, что на нем было лишь нижнее белье, пулей влетел в спальню и почти упал в кровать, обнимая Джейми и прижимая ее к себе.
— О Господи, — прошептал он, чувствуя, как она дрожит. — Что случилось?
