подобно птице. Вот она спрыгивает с коня и бросается в распростертые объятия матери. Взгляд темных глаз мамы теплый и ласковый. Иден прижимается к ней, и сразу становится совсем юной, и растворяется в безбрежном море материнской любви, которую она отвергла много лет назад.
И вдруг сон меняется.
Она дома. Но происходит что-то ужасное.
Она закована в цепи, тяжелые, холодные, не позволяющие ей пошевелить ни рукой, ни ногой.
Мама и папа находятся рядом. Но они не видят ее. И не слышат, что она зовет их.
Они ссорятся. Лицо мамы бледное и напряженное и Иден знает, что между родителями происходит один из самых ужасных скандалов. Папа выкрикивает страшные, отвратительные слова. Слова про маму.
Иден хочет заткнуть уши, но цепи крепко держат ее руки.
Наконец папа замечает ее и подходит. Она видит, что у него между ног устрашающе торчит вставший член.
Но не это заставляет ее закричать. А то, что он говорит. Губы его шевелятся, и с них слетают омерзительные слова. Бессмысленные, бредовые, злые. От них начинают рушиться стены и потолок. И ей некуда спрятаться. И дом разваливается.
Иден кричит, стараясь заглушить слова отца, чтобы остановить разрушение дома и не дать его обломкам задавить их всех. Она точно знает, что, если сможет перекричать папу они спасутся, и кричит изо всех сил так, что в груди становится нестерпимо больно и уши закладывает от этого крика…
Иден проснулась вся в холодном поту, сидящей на железной кровати. Сердце колотилось так бешено, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.
– Я что, кричала? – задыхаясь, задала она неизвестно к кому обращенный вопрос.
Увы, цепи были настоящие. Но серые стены не рухнули. Потрясенная, под впечатлением от только что увиденного кошмара, она обессиленно повалилась на бок и уткнулась лицом в подушку.
Санта-Барбара
Доминик ван Бюрен в одиночестве сидел возле бассейна. Слуга принес ему телефон. Он взял трубку.
– Алло?
– Доминик, это Мерседес.
– Мерседес? – Он положил обе ноги на стоящий рядом стул и уставился на свои мокасины из белой кожи. – Привет. Как дела? Что-нибудь новенькое про Иден?
– А тебя это волнует? – Он услышал в ее голосе нотки горечи и чуть заметно улыбнулся. – За целую неделю ты даже ни разу не потрудился позвонить.
– Мне казалось, ты и без меня прекрасно справляешься. Так что нового? Еще одна посылка с окровавленным локоном?
– Похитители Иден связывались со мной по телефону.
– Вот как? И с какой целью?
– Чтобы припугнуть. Я потребовала от них представить доказательства, что Иден жива, прежде чем продолжать переговоры.
– Жива? Это в тебе говорит испанская кровь. Конечно же, Иден жива. Она сама и устроила весь этот спектакль.
– Это не спектакль.
– Что ж, можешь оставаться при своем мнении. А я останусь при своем.
– Доминик, я разговаривала с человеком, в чьих руках она находится. – Голос Мерседес звучал натянуто. – Иден в смертельной опасности. Если мы не придем ей на помощь, нам ее уже никогда не увидеть.
– Чушь. Тебя просто дурят.
– Неужели ты не понимаешь, что Иден не способна на такое?
– Иден способна на все, – засмеялся он. – Вот уж никогда бы не подумал, что именно ты попадешься на такую очевидную уловку! Да-а, видно, ты теряешь хватку. Раз ты так уверена, что это не розыгрыш, обратись в полицию.
– Нет! Никакой полиции.
– Что, будешь платить? Ты действительно собираешься послать десять миллионов «зеленых» неизвестному человеку, который заявляет, что украл Иден?
– Другого выхода я не вижу. В отличие от тебя я не верю, что это розыгрыш или обман. Напротив, я считаю, что Иден на самом деле похитили. Они пригрозили, что будут пытать ее, Доминик. И я уверена, что, если мы не заплатим деньги или обратимся в полицию, они исполнят свою угрозу.
– Ты так думаешь? Ну, тогда отстегни им десять «лимонов», дорогая, и пусть твоя душа будет спокойна.
– Это не так-то просто, Доминик.
– Готов поспорить, это очень даже трудно. Вполне возможно, ее устроили бы и десять тысяч. В конце концов, на такие «бабки» она могла бы прокайфовать несколько месяцев.
– Ты знаешь, о чем я хочу тебя попросить…
– О да. Ты хочешь, чтобы я выбросил коту под хвост пару-тройку миллионов долларов. Вот чего ты от меня хочешь.
– Я прошу тебя лишь одолжить мне эти деньги. – Чувствовалось, что Мерседес произносит слова сцепив зубы. – Я гарантирую, что верну их.
– Как?
– Доминик. Ну пожалуйста.
– А тебе не кажется странным, – резко сказал ван Бюрен, – что они требуют деньги у тебя, а не у меня? Это смахивает на то, что они не надеются, что я попадусь на их удочку. Или, что они решили тебя наказать. А?
– Все может быть, – спокойно проговорила Мерседес.
– Это верно. И, кроме того, если ты решишься им заплатить, тебя ждет финансовый крах. И Иден выиграет свою грязную игру.
– Доминик, ты не можешь притворяться, что считаешь все происходящее обманом. Да, Иден никогда не была идеальным ребенком. Но, в таком случае, и мы никогда не были идеальными родителями. У нее было очень мало шансов обрести…
– Нет, Мерседес. Нет. Мне надоело посыпать себе голову пеплом. Правда состоит в том, что ты никак не хочешь признать, что она дрянь. Такой уж она родилась.
– Как ты можешь так говорить! Это гнусно!
– Да?
Между ними повисла тишина.
– Можешь придерживаться какого угодно мнения о природе поведения Иден, – усталым голосом сказала, наконец Мерседес, – но факт остается фактом: если она действительно похищена и я не заплачу деньги, они начнут издеваться над ней. И в конце концов убьют. Можешь ты это понять?
– Пусть так, Мерседес. А я обожаю свой дом и свой образ жизни. И до Иден мне больше нет дела. Я не собираюсь рисковать своей финансовой безопасностью ради того, что наверняка является всего лишь злобной выходкой этой испорченной девчонки.
– Финансовой безопасностью? Это тебя волнует?
– О да. И очень сильно. Но, раз уж мы заговорили о семейных ценностях, позволь мне сказать тебе одну вещь. – В нем, словно червь, зашевелилась злость. – Коль уж Иден по своей воле прыгнула в воду, пусть сама и выплывает. Предоставь ей возможность хоть раз без нашей помощи выкарабкаться из ситуации, в которой она оказалась.
– Да как она сможет выкарабкаться?
– Это ее проблема. Конечно, если хочешь, можешь заплатить выкуп. Только не проси у меня денег. Ни цента. Я даже слышать об этом ничего не желаю. И это мое последнее слово – Ван Бюрен раздраженно бросил трубку.
Он потер живот. От этого звонка у него снова разыгралась язва, вызвав ощущение ползающих в
