Сначала я услышал, как что-то упало с глухим стуком, потом снова заработало сигнальное устройство и пищало уже не переставая. Не обращать на это внимания больше было нельзя.
Я побежал наверх и увидел, что тетя лежит в коридоре перед открытой дверью комнаты Джо. Кажется, прежде всего я заметил нож, а потом…
Фрэнк помолчал, сделал глубокий вдох и продолжил, подбираясь к самому страшному:
– Я любил Луи больше, чем собственную мать, поэтому сделал то, чего не сделать не мог. Я поднял нож, унес его к себе, вымыл и только тогда позвонил в полицию.
– Зачем вы вымыли нож? – спросил Эд – сработал инстинкт полицейского.
– Я думал, это Луи убил Линну и обронил нож, когда убегал. На ноже могли остаться отпечатки его пальцев. Теперь я рад, что поступил именно так, потому что отсутствие орудия преступления отвело подозрения от Джо. Равно как и снотворное, которое я ему подлил. Полиция опросила моих служащих, но никто ничего необычного не заметил. Джо тоже допросили и отпустили. По крайней мере на моей совести его арест не остался, с меня достаточно было видеть его горе.
Я рассказывал Хейли, как он пил после смерти Линны и как разговаривал с погибшей возлюбленной по ночам, словно она была жива и находилась в комнате рядом с ним. Только в эти часы он и разговаривал. Его словно покинула душа.
Моя тетушка протянула всего несколько дней и умерла от еще одного удара. Луи подождал недели две и в один прекрасный день снова объявился в «Сониной кухне». Сел за стойку, заказал выпить и долго ничего не говорил. Потом довольно громко произнес: «Я утратил контроль, и он убил ее». Счастье, что в зале никого не было. До сих пор не могу понять, что означали его слова.
Если Фрэнк собирался сделать признание, а потом убить его, то Эд понимал, что жить ему осталось несколько минут. И решил рискнуть.
– Когда Луи дал вам деньги? – спросил он.
– Я догадывался, что вы об этом знаете. Он бросил на стойку визитную карточку, сказал, чтобы я позвонил по указанному номеру и назвал его имя. Я не стал этого делать, а просто положил карточку в бумажник.
Видите ли, я не хотел брать денег за свою помощь, не хотел вспоминать о случившемся. Потом Джо умер, дело закрыли, а от врачей, из больницы, из похоронного бюро на меня сыпались все новые счета. Я понимал, что скоро потеряю все – это лишь вопрос времени, поэтому сдался и в конце концов позвонил Луи.
– Как умер Джо? – спросил Эд.
Фрэнк покачал головой:
– Я рад, что не знаю этого.
– А Селеста?
– Не надо загонять меня в угол. – Прикончив пирог, Фрэнк пошел на кухню и налил им обоим коньяку, предварительно подогрев бокалы над газовой горелкой. Из коньячной рюмки Эду было труднее пить, и несколько капель пролилось на грудь. Фрэнк забормотал извинения, промокнул салфеткой его рубашку, потом снова сел на стул и продолжил: – Я старался забыть об убийстве. Луи, должно быть, тоже, поскольку он, казалось, не вспоминал обо мне. Но до меня доходили слухи, что он перестроил старый дом, продал свою долю в юридической фирме и стал затворником. Думаю, он любил ее. Скорее всего он любил только ее.
Я долго никому не сдавал комнату Джо, а потом нашел некую пожилую даму. Ей нравились обои, поэтому я не стал их менять. После той дамы комнату сняла Хейли.
Мне следовало бы догадаться. Господи, писательница! Она обнаружила рисунок на стене и стала копать. Я позвонил Луи после того, как Хейли побывала у него, но он уже дал ей разрешение на публикацию романа.
«Пусть он заплатит», – сказал Луи.
Я спросил, о чем, черт возьми, он толкует.
«О Карло, – ответил Луи. – Пусть он заплатит».
Я страшно нервничал: Хейли раскапывала все новые факты и, безусловно, рано или поздно узнала бы что-нибудь обо мне или о Луи.
Луи же не беспокоился ни о чем до тех пор, пока я не рассказал ему о Селесте. Это его насторожило, и однажды, когда Хейли уехала куда-то вместе с вами, я впустил его в ее комнату. Он сел за компьютер и прочел записи Хейли.
«Ничего страшного», – все время повторял он, но чем больше он пытался успокоить меня, тем сильнее я нервничал и тем невыносимее становился Норман.
Наконец Норман взял дело в свои руки. В тот вечер, когда у Луи был прием, он бушевал так, что я согласился поехать туда для разнообразия. Он дождался, пока я усну, и вышел. Я услышал, как отъезжает его машина, приревновал как черт, поскольку думал, будто он отправился к кому-то другому, и последовал за ним. К тому времени когда я поднялся по лестнице, он уже разбил компьютер Хейли, вывалил все из ящиков ее стола и начал вспарывать матрас.
С минуту я наблюдал за ним, польщенный тем, что он делает это из ревности. Потом сказал наконец: «Отдай мне нож», – забрал его, и в этот момент появилась Селеста.
Коридор освещается ночником, который включается автоматически, но все же там было довольно темно, я смог рассмотреть лишь, что это была не Хейли. На какой-то миг мне показалось, что это мужчина, и я запаниковал. Один удар – и Селеста была мертва…
Вероятно, Фрэнк не помнил, что нанес ей еще три удара. Эд знал: такое часто случается в состоянии аффекта.
– Я бы признался, но тогда начали бы копать дальше и узнали бы остальное. Я не мог так поступить по отношению к Луи.
С этими словами Фрэнк взялся за ручку пистолета и стал поглаживать пальцем дуло.
– Мне нужно было кому-то все рассказать, – продолжил он после паузы и добавил с искренней мукой: – Впрочем, все это чудовищная ложь. Все, что я рассказал об убийстве Линны, – ложь. – Он поднял пистолет и снова взвел курок. – Все – ложь. С тех пор я узнал слишком много, чтобы понять: в ее смерти повинен я сам.
Эд закрыл глаза и забормотал молитву, которая, как он полагал, откроет ему дорогу в рай. А потом стал молиться о другом: «Только бы он промахнулся! Только бы промахнулся…»
– Забавно, – сказал Фрэнк. – Я думал, дуло пахнет порохом.
Какого черта?! Эд открыл глаза в тот самый миг, когда Фрэнк спустил курок.
Глава 24
Пуля прошла сквозь голову Фрэнка, пробила окно и балконную дверь в доме напротив, где жил старик. Звук выстрела всполошил поваров, официантов и нескольких посетителей, находившихся в зале. Все бросились наверх и столпились в коридоре. Увидев, что случилось, они от ужаса не в состоянии были сдвинуться с места, пока Эд не велел им вызвать полицию.
Кто-то побежал вниз, к телефону. Официант хотел было развязать Эда, но тот остановил его:
– Ждите в коридоре. Предоставьте все полиции.
– Вы хотите сидеть связанным? – удивился официант.
Разумеется, Эд не хотел сидеть связанным, но еще меньше он хотел, чтобы у кого-либо возникли сомнения в крепости узлов и искусстве того, кто их вязал. Не желал он также, чтобы зеваки затоптали следы на месте самоубийства, поэтому и продолжал сидеть, глядя на труп Фрэнка, прислушиваясь к сиренам полицейских машин, осторожно продвигающихся по узким улочкам квартала, и стараясь сообразить, что именно можно рассказать полиции.
Как Эд и ожидал, приехав на место преступления, полицейские тут же вызвали детективов из отдела убийств, потом развязали Эда, чертыхаясь, что узлы чудовищно туги. Эд поднял рубашку и показал им следы впившейся в грудь веревки.
– Господи Иисусе, как же вы дышали? – удивился один из копов.
– Я не дышал, а задыхался, – ответил Эд.
– И долго вы так просидели?
– Около часа. Ему хотелось выговориться.
