— О Боже! — Кэрри почувствовала, как в ней поднимается ярость. — Я не могу подняться. Только не сейчас. Я не могу бросить Стивена.
— Он уже в бешенстве.
Кэрри в волнении постукивала пальцами по телефонному аппарату. Неужели Энцо Боннатти считает, что теперь она стала его собственностью? Ей что теперь, полагается бросать все и являться по его первому зову?
Ответ был — да, и ответ этот Кэрри знала.
— Я поднимусь, — сказала она в трубку, — через минуту.
Пройдя в спальню, она посмотрела на Стивена, спавшего беспокойным сном. Если мальчик вдруг проснется, ей нужно бы быть рядом. Будь проклят Боннатти. Будьте прокляты все мужчины.
Сбросив халат, Кэрри переоделась в платье, поцеловала спящего сына в лобик и негромко, как бы размышляя вслух, произнесла:
— Что-нибудь я для нас с тобой придумаю, маленький мой. Мы выберемся отсюда. Обещаю.
Энцо Боннатти лежал на ее постели полностью одетый, с дымящейся сигарой в зубах.
— Я вернул тебе ребенка, а ты куда-то пропала. У тебя здесь что — дом отдыха?
— Мне нужно подыскать ему другую сиделку, — виновато пробормотала в ответ Кэрри.
— Так подыщи. — Взгляд его сделался суровым. — Здесь ты должна прежде всего заниматься делом.
— Да, мистер Боннатти. Только дайте мне немного времени.
— Завтра утром тебе доставят партию отличного белого порошка. На шесть тысяч долларов. Я рассчитываю получить их от тебя наличными в течение недели. Поняла?
— Да.
— Да… Да… Что это с тобой происходит? С чего ты вдруг стала такой скучной? Или мне в твоем заведении уже нечего ждать благосклонности?
Что ему нужно? Почему он никак не хочет оставить ее в покое? Ведь он — Энцо Боннатти. Он может любую женщину заставить быть своей. Зачем же ему она?
— Что вам угодно, чтобы я сделала? — кротко спросила Кэрри.
— Ах, сколько энтузиазма! — издевательски заметил он.
Кэрри попыталась улыбнуться, но получилось это у нее не слишком-то хорошо.
Затянувшись сигарой, Энцо сидел и смотрел на нее, представляя себе, что перед ним всего-навсего некое интересное насекомое, единственный смысл существования которого заключен в том, чтобы развлекать pro, Боннатти.
— Разденься — я хочу посмотреть на тебя. — Сигарой он указал на стоявший рядом стул. — Сядь на него верхом.
Выполняя его приказ, Кэрри думала только о том, как бы не проснулся Стив, о том, как им обоим скрыться без следа из этого вертепа.
Энцо заговорил о своей жене. Рассказ его был омерзительным в своих подробностях, но именно это и возбуждало Боннатти больше всего. И чем дольше он говорил о жене, тем больше распалялся.
Кэрри изо всех сил старалась делать вид, что с интересом слушает его, однако давалось это с трудом — да еще сидя обнаженной на стуле, подобно натурщице. Она едва удерживала себя от того, чтобы не сорваться с криком из комнаты. Для Энцо Боннатти она никогда не была личностью, способной испытывать собственные чувства. Всего лишь шлюха, одна из многих. Таких у него в разбросанных по городу конюшнях полно.
Позже она лежала в полумраке своей спальни, а рядом с боку на бок ворочался Стивен.
Неужели это та самая свобода, к которой она, не жалея сил, стремилась для них обоих? Бежать по первому зову к Боннатти, сбывать его наркотики?
А Лерой — не вернется ли он? Не рыскает ли он где-нибудь поблизости? Мысль эта наполняла ее душу страхом. Ведь в таком случае Стивена ни на секунду нельзя оставлять одного — ни днем, ни ночью.
Кэрри не видела никакого выхода. И все же… Бернард Даймс… Может, он в состоянии помочь? Шальная мысль, но тот его взгляд на улице… Пойти к нему, рассказать правду… Стоило попробовать. Стоило попробовать хоть что-нибудь предпринять.
Наконец она уснула, и сон ее был таким же беспокойным, как сон ребенка.
Маленькие пакетики с белой пудрой, называвшейся кокаином, доставили Малыш Виктор и Сплит. Вели они себя, как старые друзья — подмигивали Кэрри, отпускали шуточки, требовали бесплатных девочек.
Первого Кэрри отправила к Сильвер, со вторым попросила заняться Сьюзиту, а сама, пока эти двое не получат своей порции удовольствия, суетилась в кухне.
По-прежнему молчавший Стивен сидел за столом перед тарелкой с яичницей. Это было его любимое блюдо, но теперь он отказывался есть, с отвращением отодвигая еду от себя.
— Ну маленький, будь послушным мальчиком, — уговаривала сына Кэрри.
Ребенок только посмотрел на нее полными печали глазами четырехлетнего человека, продолжая двигать тарелку к краю стола до тех пор, пока она с грохотом не упала на пол.
— Черт возьми! — в сердцах воскликнула Кэрри, поднимая руку, замахиваясь для острастки на сына.
Он даже не шелохнулся.
Что это взбрело ей в голову? Может, она сходит с ума?
Кэрри прижала к себе мальчика.
— Прости меня, солнышко. Прости свою мамочку. Никакой реакции. Маленький упрямец. В кухню вошла одна из девушек, на ней не было ничего, кроме короткой просвечивающей комбинации. Зевнула.
— Привет, Стив, душка! Ах, какой красавчик! Кэрри подхватила сына на руки.
— Скажи Сьюзите, что я сейчас подойду!
— Ладно.
Она бросилась в свою комнату. На кровати горкой лежали пакетики с кокаином. Черт побери! Не будет она больше торговать наркотиками ради этого Энцо Боннатти.
Посадив Стивена на стул, она принялась швырять в сумку какую-то одежду. Из ящика стола вытащила перетянутую резинкой пачку двадцатидолларовых купюр. На мгновение ей стало жаль Сьюзиту, которой придется остаться здесь… Но что же делать?
Схватив одной рукой сумку, а другой зажав сына под мышкой, Кэрри тихонько выбралась из квартиры.
Коляска Стива стояла у подъезда. Она посадила ребенка в нее и быстрым шагом пошла по улице.
Она устремилась вперед, к своей новой жизни, и никто был не в силах остановить ее.
ДЖИНО. 1950
Мария улыбнулась. У нее самая замечательная в мире улыбка и самый большой в мире живот. Сидя в саду возле их дома в Ист-Хэмптоне, она негромко проговорила:
— Джино, я думаю, что будет лучше, если ты отвезешь меня в клинику.
Джино охватила паника.
— Боже! Куда мне звонить? Что нужно делать?
— Позвони в клинику и скажи им, что мы выезжаем. И не нервничай.
— Я не нервничаю! Господи! Откуда ты знаешь, что уже пора?
Она смущенно улыбнулась.
— Уже пора.
— Ну и ну! Посиди пока здесь.
