нашем распоряжении есть отлично зарекомендовавшие себя новые средства, способствующие активизации кровообращения, так что в целом можно рассчитывать на благополучный исход. — Он невозмутимо пожал плечами. — В случае с вашим отцом нам трудно в данный момент определить ущерб, уже нанесенный организму. Если за ночь ничего не случится, то прогноз должен быть обнадеживающим.
Обнадеживающим. Обнадеживающим. Что это может значить?
Лаки с ненавистью смотрела на врача. Какое ему дело до того, будет Джино жить или нет?
— Спасибо вам, — через силу поблагодарила она его.
— Сейчас его состояние довольно стабильно. Вам лучше поехать домой, мы известим вас, если наметятся какие-то перемены…
Как будто она торопится побыстрее попасть домой.
— Можно мне посмотреть на него? — негромко спросила Лаки.
— Только одну минуту. Ему необходим покой…
— Спасибо.
С белым, как снег, лицом Джино лежал на неудобной больничной кровати. К руке тянется трубка от капельницы. Глаза закрыты. Рядом — сиделка, ширококостная женщина, при появлении Лаки сразу вскочившая на ноги.
— Никаких посетителей! Ему сейчас очень плохо.
— Это мой отец, — сверкнула на нее глазами Лаки, — и врач разрешил мне пройти к нему. Не могли бы вы ненадолго выйти?
Крылья носа у женщины расширились от негодования, однако спорить она не стала, а просто с достоинством направилась к двери, всей своей походкой демонстрируя возмущение.
Лаки остановилась у кровати. По лицу ее текли слезы, она их не замечала. Легонько сжала пальцы отца, прошептала:
— Мне очень жаль, что только теперь я поняла, как я тебя люблю. И говорить мы друг с другом можем, если оба будем хотеть этого, а я этого хочу. Я отдалялась от тебя, потому что ты сам толкал меня к этому. Я должна была отвергнуть тебя первой, чтобы ты не сделал этого. Я люблю тебя. И я хочу, чтобы ты жил, ничего в жизни я еще так не хотела.
Веки Джино дрогнули и приподнялись.
— Будь так добра… Прибереги… эмоции… до того дня… когда у меня… хватит сил… иметь с ними дело…
Голос его был очень слабым, но Лаки услышала его, осознала, что он ее понял, и лицо ее осветилось улыбкой.
— Все в порядке, а?
— Да… Все, малышка.
Глаза его вновь закрылись, в палате установилась тишина. Лаки держала руку отца, и ей казалось, что она чувствует, физически ощущает, как любовь и понимание связывают их в единое целое.
Джино произнес что-то. Она наклонилась ближе, чтобы лучше слышать. Голосом более тихим, чем шепот, он выдохнул:
— Дарио… Честь семьи… Имя Сантанджело.
— Да?
— Проследи… за… этим, Лаки… — Рот Джино хватал воздух. — Отомсти… за… нас… обоих. Это… Боннатти… Бон…
— Сестра! — закричала Лаки. — Сестра!
Одетый с иголочки Уоррис Чартере был полностью готов к выходу. Калифорнийский шик. Светлые брюки. Пиджак от Армани. Мокасины от Гуччи. Баснословной цены солнцезащитные очки. Наконец-то. Наконец. Наконец. Вот оно — и все сразу!
Задержавшись на мгновение перед зеркалом, он провел рукой по волосам и стал неторопливо спускаться по ступеням лестницы, ведущей в вестибюль отеля «Плаза».
Решительной походкой Лаки вышла из здания клиники. Она уже решила, что будет делать, — решение перешло к ней еще днем. А то, что превзошло позже, только укрепило ее готовность действовать.
Она отправилась прямо домой, где ее ждал Боджи.
— Лаки, мне искрение жаль, что все так получилось…
— Да, — не дала она ему договорить, — это многое меняет. Сейчас я не готова к тому,
чтобы заняться Боннатти. Мне нужно время. Тебе лучше вернуться в Вегас. Мы поговорим с тобой примерно через неделю, подумаем, что можно предпринять, Боджи заглянул ей в глаза.
— Мне казалось, что ты предпочитаешь действовать, а не говорить.
— Мне тоже так казалось. Но в данный момент мне просто необходимо собраться с мыслями. Я так расстроена, Боджи. Я никогда особенно не любила Дарио, но ведь он был моим братом…
— Кто стрелял?
— Я узнаю это.
Он беспомощно развел руками.
— Ну, если мне здесь нечего делать…
— Кое-что есть, — невозмутимо ответила Лаки. — Мне нужны братья Кассари. Оба. — Она закурила сигарету. — Ты найдешь мне лучших людей. За конечный результат я плачу сто тысяч долларов — по пятьдесят за брата. Наличными. Ты в состоянии это устроить? Я хочу, чтобы это было сделано немедленно.
— И ты доверишь мне сто тысяч?
— Я доверяла тебе свою жизнь, не так ли? Он молча кивнул.
— В состоянии. Но что насчет Боннатти?
— Он подождет.
После ухода Боджи она решила переодеться. Наиболее подходящим Лаки сочла белый цвет — шелковое платье от Альстона, которое она еще ни разу не надевала. Она сменила косметику, расчесала щеткой волосы. Поворотом ключа открыла ящик стола, достала из него тончайшей работы золотую цепочку с медальоном, украшенным бриллиантом и рубинами, — ту самую, что Джино подарил, когда ей исполнилось пять лет. Раскрыв медальон, стала пристально смотреть на лежавшую внутри фотографию — Джино и она сама, маленькая девочка. Как же они оба были похожи друг на друга уже тогда! Лаки улыбнулась ж надела цепочку. Затем наступила очередь бриллиантовых серег — его подарка к шестнадцатилетию. Камешки искрились точно так же, как и в тот день, когда она сидела за одним столом с Джино и Марко в Лас-Вегасе…
О, Марко. Сегодня вечером я отомщу не только за Джино, но и за тебя, мой милый, и за тебя тоже.
Лаки бросила оценивающий взгляд в зеркало.
Она готова.
Имоджин была готова.
Ее кружевные трусики и шляпка-цилиндр вывели Энцо из равновесия.
— Сними с себя это дерьмо! — рявкнул он. — Ты похожа на шлюху, которую только что отымел полк мексиканских солдат.
— Ха, а я этого даже не почувствовала. — Брови ее вопросительно изогнулись.
Большой Виктор маслеными глазами смотрел, как Имоджин выходит из комнаты. Ничего, вот когда босс с ней закончит…
— Не понимаю, — рассерженно фыркнул Энцо. — Уже семь часов, а в новостях до сих пор ни слова. Ты позвонил в отель?
Телохранитель кивнул.
— В девять объявят наверняка.
— Уж думаю. Иначе головы полетят.
Развалившись на заднем сиденье принадлежавшего Энцо Боннатти огромного черного «мерседеса», Уоррис Чартере размышлял о том, каково это — чувствовать себя богатым человеком. И не вшиво богатым — каких-нибудь жалких два миллиона долларов, а богатым по-настоящему, чтобы иметь в своем
