вице-губернатору, что работаю не на него, а на вас.
– Скажи Даррелу, что ты связался со мной и я просил передать ему одну известную фразу Гарри Трумэна: «Если ты не можешь выносить жару, лучше уйди с кухни».
– Я уже говорил ему это или что-то похожее.
– Тем лучше. – Стоддард сделал паузу. – Бобби, ты ведь позвонил мне не для того, чтобы поднимать шум из-за неподписанного законопроекта. Ты хотел проверить, как я себя чувствую, верно?
– Видите ли, губернатор, прошло уже три дня, а от вас ни слова.
– Бобби, я еще жив. И слава Богу, что ты не позвонил мне раньше. Единственными существами, с которыми я тут разговаривал, если не считать доктора, были розовые слоны и зеленые змеи, которые маячили у меня перед глазами. Я всегда смеялся, слушая рассказы о белой горячке. Но поверь мне на слово, это совсем не смешно. Я видел такие вещи, которых бы не пожелал и своему злейшему врагу!
Голос Рида зазвучал встревоженно:
– Вероятно, я должен забрать вас оттуда, губернатор. Мне не нравится ваш тон.
– Нет, я остаюсь здесь. Я и не ожидал садов с розами и фонтанами. Я предвидел, что это будет нелегко, хотя и не представлял себе, до какой степени нелегко. И доктор здесь, похоже, знает свое дело. По его словам, самое худшее уже позади. Кроме того, если я уеду сейчас, мне снова придется пройти через то же самое. Кстати, Бобби, когда будешь звонить мне в следующий раз, не называй меня по имени. Для всех здесь я – Джон Таунсенд, и ты тоже можешь звать меня так. К тому же я не знаю, как долго мне позволят иметь свой телефонный аппарат. Мне с трудом удалось его выпросить. Телефонные аппараты в палатах не…
Тут раздался стук в дверь.
– Кто-то пришел, Бобби. Я должен заканчивать разговор. Скоро я тебе перезвоню.
Стоддард повесил трубку и натянул покрывало до самого подбородка. Он почувствовал, что от него исходит отвратительный запах. Губернатор смутно припоминал, что за два последних кошмарных дня его неоднократно рвало и санитары его обмывали. С момента прибытия сюда он не принимал душа, хотя отчаянно в нем нуждался. Он провел пальцами по щекам, покрытым трехдневной щетиной. Тут пригодилась бы бритва, однако на этот раз придется обойтись без нее. Остаться здесь неузнанным будет нелегко, поскольку многие знают его в лицо; хотя борода являлась довольно слабой маскировкой, это все же лучше, чем совсем ничего.
Стук раздался снова.
– Войдите! – крикнул он.
Дверь распахнулась, пропуская доктора Брекинриджа.
– Должен признать, вы на редкость вежливы, доктор, – сказал Стоддард. – Насколько я помню, за последние дни множество людей врывались ко мне в палату без спроса.
– Это потому, что вы нуждались в неотложной помощи, губернатор.
Стоддард поморщился.
– Осторожнее со званиями, доктор. У стен тут тоже могут быть уши.
– Извините. Впредь я буду более осмотрителен, мистер Таунсенд. Или стану звать вас Джоном. Мы здесь привыкли обращаться друг к другу по именам. – Ноа взглянул на него с улыбкой. – Но, как я уже говорил, вы нуждались в помощи, так что нам некогда было думать о приличиях. Теперь вам уже лучше.
– Да? Вы уверены?
Взгляд Ноа стал серьезным.
– Разве вы не чувствуете себя лучше сегодня?
– Может быть, в физическом отношении и да, но я взглянул на свое отражение в зеркале… Господи Иисусе, ну прямо живой труп!
– Этого следовало ожидать, Джон. Вы прошли через самый трудный период. Помимо всего прочего, вы за все это время не съели ничего, кроме чашки бульона.
– Дело не только в этом. – Стоддард сел в постели. Покрывало упало, приоткрыв мускулистую, заросшую волосами грудь. – У меня такое ощущение, словно… Это трудно выразить словами. Я чувствую себя совершенно дезориентированным, зажатым, как в тюремной камере.
– Я вас понимаю. Многие люди вначале испытывают то же самое. Судя по анкете, которую вы заполнили, до сих пор вам не приходилось находиться на лечении в подобных учреждениях.
– Да, верно.
– И, однако, вы сами признались, что страдаете запоями уже в течение многих лет. Уверен, что тут вы не лгали. Люди обычно склонны утверждать противоположное.
– Нет, доктор, я не лгал. Я всегда пил в неумеренных дозах, еще с тех пор, как мне минуло двадцать. Мне нравилось это зелье, но до самого последнего времени я как-то ухитрялся держать себя в руках. И я очень редко страдал от похмелья, независимо от того, сколько я накануне выпил.
Ноа кивнул:
– Алкоголь по-разному действует на разных людей. Некоторые могут пить в больших количествах в течение многих лет – судя по всему, их организм способен с этим справиться. Но одно остается почти неизменным. Чем старше вы становитесь и чем больше вы пьете, тем больше вам требуется алкоголя, чтобы достичь определенной степени опьянения. Как много вы пили за последние несколько месяцев?
– В среднем по кварте в день.
– Я так и предполагал. Я еще не успел подвергнуть вас полному медицинскому осмотру, однако из тех анализов, результаты которых я получил, следует, что ваша печень повреждена. А если учесть количество потребляемого вами спиртного, то и почки скорее всего тоже. Короче говоря, ваша невоздержанность дошла до такой степени, что наносит самый серьезный ущерб вашему здоровью. Вы когда-нибудь испытывали провалы памяти во время сильных запоев?
Стоддард избегал его взгляда.
– Иногда.
– Вы губите ваши мозговые клетки с большой скоростью.
– Звучит ободряюще, доктор. Вы хотите сказать, бросьте пить или сыграете в ящик?
– Вряд ли вы достигли этой стадии. Бокал легкого вина за компанию, если бы вы могли этим ограничиться, не причинил бы вам особого вреда. Но есть один неопровержимый факт, с которым вам придется смириться, Джон: вы стали алкоголиком.
– Я не настолько глуп, чтобы этого не понимать.
– Тогда вы должны понять и то, что алкоголик вообще не должен прикасаться к спиртному. Выпивка в компании друзей не для вас. Алкоголик никогда не останавливается на одной-двух рюмках.
– Да, я знаю, – отозвался Стоддард угрюмо. – Я уже слышал об этом. Но мне кажется несправедливым, что другие могут делать то, что не позволено мне.
Ноа улыбнулся:
– Как когда-то говорила моя бабушка, «из того, что ты появился на свет, вовсе не следует, что жизнь устроена справедливо». Вряд ли можно назвать справедливым то, что один человек умирает от рака в сорок лет или даже в более молодом возрасте, тогда как другой благополучно доживает до семидесяти. Нам еще предстоит понять, каким образом человек становится алкоголиком. Вероятно, тут дело в генах. Но обычно мы в состоянии установить с большей или меньшей долей уверенности, почему его тянет на спиртное. Именно так мы поступим и в вашем случае. Постарайтесь понять, почему вы пьете. Именно вы.
– Почему? Да потому, черт побери, что мне это нравится! – ответил Стоддард, фыркнув.
– Всего лишь удобный предлог. В действительности за этим стоит нечто большее.
Стоддард бросил на него скептический взгляд:
– И как именно вы собираетесь выяснить причину моей тяги к спиртному, доктор?
– При помощи терапии. Погружаясь в свой внутренний мир, вы как бы заново открываете самого себя. Может быть, все дело в чувстве собственной неполноценности, глубоко укоренившихся страхах… Тут может быть целый ряд различных причин.
– Чувство собственной неполноценности? Страхи? Доктор, я же губернатор штата! Я получил от жизни все, к чему когда-либо стремился.
– Ваше положение и ваш успех отнюдь не служат гарантией внутреннего благополучия. Среди тех, кто проходил у нас лечение, бывший президент нашей страны и много других мужчин и женщин, которые
