стал отсутствующим, и Джеки поняла, что мысленно Кип уже перенесся в «самую глушь», где ему так хорошо.
— И все-таки, братец, когда отца назначили сюда, у нас наступили благодатные времена! Помнишь Винфилд-Хаус, в самом центре Риджент-парк? Вот это, я понимаю, резиденция! Недавно была там на приеме у нового посла. Нахлынуло столько воспоминаний — ты не представляешь! Вспомни, какой у нас был штат прислуги! И сколько комнат… Да каких! Одни только огромные вазы со свежими цветами каждый день чего стоили! — Джеки шумно вздохнула. — Вот это была жизнь! Так хорошо нам уже никогда не будет…
— Не знаю, не знаю, — отозвался Кип. Он жил в небольшом домике вместе с женой, двумя маленькими дочками и, судя по всему, был вполне доволен.
На телевизионном экране возникла карта Великобритании, увешанная, словно рождественская елка игрушками, маленькими картонными облачками, капельками дождя и желтыми солнышками.
— Тихо! — сказала Джеки, выпрямляясь на диване. — Дай послушать.
Миловидная блондинка в легком розовом платье начала бойко рассказывать про скорость ветра, изобары, области пониженного давления и отступающие циклоны, не забывая при этом широко улыбаться.
— Господи, и чего мудрит? — проворчала Джеки. — Неужели трудно сказать по-человечески: закончится дождь или нет?
Кип глянул за окно.
— Сомневаюсь, что кончится. Хочешь кофе? У меня сегодня утром встреча, но время еще есть. Я могу приготовить завтрак.
— Валяй. — Джеки говорила лишь с еле-еле уловимым американским выговором, а выражения у нее давно стали типично английскими. Она двенадцать лет прожила в Лондоне, — девять из них — женой англичанина, и уже воспринимала Великобританию как свой дом. Порой она, конечно, скучала по родным и по окрестностям Бостона, где родилась и провела детство, но, вернись она после развода туда, пришлось бы начинать жизнь заново. Джеки решила остаться.
Брат и сестра вместе прошли по длинному коридору на кухню. Джеки высокая и стройная, как мать, а Кип крепкий и широкоплечий, как отец. В них было много разного, но обоих отличали бледная кожа, черные волосы и живые голубые глаза, доставшиеся им по наследству от бабки-ирландки. Именно эти черты делали Кипа гораздо более привлекательным, чем он сам о себе думал. Джеки же слыла писаной красавицей. Она тщательно оберегала свою бледную кожу от загара, которая в любое время года отливала алебастровой белизной. Люди на улице оборачивались ей вслед, думая: «Наверняка волосы крашеные!» или «Такой цвет глаз дают только контактные линзы!».
— Что у тебя на сегодня помимо приема? — поинтересовался Кип, включив кофеварку.
Джеки на минуту наморщила лоб, мысленно представив календарь, лежавший у нее на рабочем столе.
— Два коктейля, ужин с благотворительным балом после него… И еще не худо бы посетить выставку картин в галерее Крейна.
Брат покачал головой.
— Ума не приложу, и как тебя только хватает на все это? Причем ежедневно! И вообще — какого черта ты работаешь на «Сэсайети»? Там и платят-то мало. Конечно, я слыхивал про чудиков, которые рвутся на такую работу, словно…
— Словно с голодного края, да?
— Вот именно. Но ты-то! Неужели нельзя писать о чем-нибудь другом? Нет ведь, что ни колонка — то приемы, приемы, приемы…
Джеки наморщила носик.
— А что я еще умею? Ты отлично знаешь, что папа не готовил меня к самостоятельной жизни. Что у меня есть? Диплом об окончании художественного училища? Куда ты с ним подашься? Кто тебе за него станет платить? Но, слава Богу, у меня найдется и нечто гораздо более ценное, если угодно, уникальное.
— А именно?
— Я знаю высший свет. У меня фотографическая память на лица. «Нужного» человека я замечаю в толпе в считанные секунды и могу содержательно подписать почти любой снимок, идущий в печать. Именно поэтому я и получила работу. Бертрам Мариот, мой редактор, не сможет найти другого человека, который обладал бы всеми этими способностями и вдобавок умел бы лучше связать хоть два слова…
— Ты себя еще недооцениваешь, Джеки. Хотя я понимаю, что годы, проведенные в качестве дочери американского посла и жены Ричарда, не прошли даром.
Джеки подлила в чашку с хлопьями немного молока из холодильника и с аппетитом принялась есть.
— Вот и я о том же. Дик познакомил меня с благородным загородным обществом — стержнем английской аристократии. Что касается Лондона, то всех заметных людей я знаю благодаря маме и папе. Таким образом, в моем арсенале — две ценные вещи: доступ в хорошие дома и обращение. Кто из здешних журналистов может похвастаться тем же самым?
Джеки рассмеялась. Она и сама удивлялась тому, как быстро стала удачливым репортером. Это помогло ей в какой-то степени избавиться от противного чувства сожаления по поводу разрыва с Ричардом. А ведь вначале она так сильно его любила! И несколько лет они прожили действительно счастливо. Но все кончилось тем, что он предал ее. Стелла была лучшей подругой Джеки. Любовь уступила место тлеющей ярости.
Все же до сих пор Джеки порой скучала по нему, и тогда боль, горечь и одиночество проникали в душу. В такие минуты она то жалела о том, что не родила от Ричарда ребенка, который служил бы ей теперь утешением, то благодарила Бога за то, что этого не случилось, ибо Ричард никогда не хотел иметь детей. И возможно, был прав, учитывая то, чем обернулся их брак.
— Твоя работа имеет и свои преимущества, — выводя ее из состояния задумчивости, проговорил Кип. — Тебя приглашают в лучшие дома Англии. Кто знает, может быть, в круговерти бесконечных светских раутов ты встретишь своего прекрасного принца. Не просто доброго, хорошего, но еще и миллионера…
— Это, братишка, все равно, что сказать «горький сахар», — сухо отозвалась Джеки. Ричарду всегда очень хотелось стать миллионером, и он готов был на все ради этого. А Стелла как раз оказалась дочерью президента компании, в которой он работал. Прожив с Джеки немало лет, Ричард рассудил, что, хотя связи и происхождение его жены безупречны, спать со Стеллой будет выгоднее. — Добрых миллионеров на свете не бывает, Кип. Заруби себе это на носу.
Поняв, о чем она подумала — Кип вообще всегда умел разгадывать ее мысли, — он смерил ее сочувствующим взглядом.
— Возможно, ты права, — миролюбиво проговорил он. — Просто я думаю, было бы неплохо, если бы ты опять вышла замуж. Неужели тебе хочется закончить жизнь старой девой? — Кип пристально уставился в ее бледное лицо и голубые глаза, словно пытаясь найти в них ответ. — Между прочим, даже я считаю тебя весьма привлекательной женщиной, — мягко проговорил он, наконец. — И потом никто не даст тебе…
— Я убью тебя, если ты опять скажешь: «Больше двадцати пяти»!
В глазах его сверкнули плутовские искорки.
— Нет, зачем врать? Но поверь, никто не даст тебе э-э… больше двадцати шести с половиной.
На самом деле Джеки было тридцать четыре и она знала, что при ярком свете вокруг глаз уже угадываются маленькие морщинки. Впрочем, Кип был прав: из всех ее знакомых никто не дал бы ей столько.
— Почему бы тебе хоть раз не написать о том, что все эти светские вечеринки являют собой на самом деле? — вдруг спросил он, разливая кофе по чашкам. — Это было бы здорово!
— Ты хочешь сказать, описать всю подноготную? Без прикрас? Рассказать читателям о закулисных интригах и темных делишках, на которых, в сущности, и держится высшее общество?
— Вот-вот… — хохотнул Кип, радуясь своей идее. — О том, что обычно укрывается под толстым слоем грима. Могу поспорить, что тираж твоего «Сэсайети» в одночасье взлетит до небес!
Джеки всплеснула руками и воздела глаза к потолку.
