предложил он.
Тут к ним приблизился режиссер.
— Не могли бы вы пересесть в угол дивана, леди Атертон? Мы будем снимать вас не только крупным планом, но и издали. Вот-вот, великолепно! Спасибо!
В течение следующих двадцати минут члены съемочной группы продолжали возиться с аппаратурой, то и дело меняли углы освещения и наконец-то, слава Богу, установили камеру повыше. Подвинули еще кое-какую мебель, завалили ковер змеиными клубками черных проводов и кабелей. Тем временем воздух в гостиной становился все более спертым, а от оператора с каждой минутой все сильнее пахло потом. Между тем Хилари упорно продолжала задавать вопросы, на которые Селии было неловко отвечать, подробно записывала разговор и порой давала Иану указания.
В конце концов, когда Селия уже думала, что у нее вот-вот голова пойдет кругом от всего этого бедлама, до нее донесся голос режиссера:
— Так! Все готовы?
К воротничку ее платья прикрепили маленький микрофон и кто-то в качестве проверки звука спросил, что она ела сегодня на завтрак.
— О'кей, поехали! — крикнул режиссер.
Хилари упорхнула в дальний конец комнаты и на несколько мгновений воцарилась благословенная тишина.
— Итак, леди Атертон. Во время разговора смотрите на Иана, а не в камеру. О том, что мы здесь, вообще забудьте. Договорились? Отлично. Всем тихо. О'кей, камера!
— Леди Атертон, — «включив» профессиональную телевизионную улыбочку, начал Иан. — Последние несколько дней, судя по всему, превратились для вас в нешуточное испытание. Не могли бы вы рассказать нам, какова была ваша реакция, когда…
Дзинь-дзинь-дзинь! На столе у окна заголосил телефон.
— Проклятие! Стоп, камера! — простонал режиссер. — Придется делать заново. Вы не будете возражать, если мы пока отключим ваш аппарат?
Откровенно говоря, это было больше похоже на приказ, чем на просьбу. Селия утвердительно кивнула, жалея о том, что вообще согласилась на интервью. В гостиной — форменный разгром, повсюду расставлена аппаратура, а в дальнем углу за камерой собралось столько народу, что они там еле помещались. В комнате совершенно нечем стало дышать, а окна распахнуть не разрешили. «Чтобы сюда не лез шум дорожного движения, вот почему!»
— Так! Всем тихо! Камера!
Иан вновь навесил на себя улыбку и повторил свои первый вопрос. Во рту у Селии внезапно пересохло.
— Нет, опубликованная в газетах информация об отце явилась для меня новостью, — с трудом проглотив комок в горле, ответила она. — Я была, конечно, потрясена, но знаете… мне кажется, на все это следует посмотреть несколько шире. — Она сделала паузу, собираясь с силами. Камера четко фиксировала прямой взгляд ее серых глаз, мягкую линию рта и внешнее спокойствие лица. — В настоящее время мой отец очень пожилой человек. Все то, о чем рассказывалось в газетах, случилось давно. К тому же ясно, что он был солдатом и выполнял приказы. Война — страшная вещь. Она чудовищно меняет людей и заставляет их порой совершать поступки, на которые они в нормальных условиях никогда бы не решились.
— Как вы думаете, мучают ли вашего отца угрызения совести? Ведь его обвиняют в страшных преступлениях, — задал вопрос Иан.
— Признаться, я не говорила с ним на эту тему.
— А как ко всему этому отнеслась ваша мать?
Селия вынуждена была сделать паузу и глубоко вздохнуть. Ей хотелось, чтобы это злосчастное интервью поскорее закончилось.
— Она сейчас, разумеется, очень расстроена, что и понятно, — дипломатично ответила она. — И вообще должна сказать, что для всей моей семьи нынче настали черные дни. События, описанные в газетах, произошли еще до моего рождения. Что уж говорить о моих детях. Я считаю, что это несправедливо, когда они сейчас вынуждены страдать за то, что имело место полвека назад. Нам с мужем пришлось даже забрать мальчиков из школы домой, ибо их там атаковали представители прессы. Все это очень, очень несправедливо.
Иан задал еще несколько вопросов, а потом вдруг хрустнул костяшками пальцев сцепленных рук.
— А каково ваше собственное будущее, леди Атертон, в свете всего происшедшего? Какова реакция королевы? Ведь вы состоите при дворе в качестве одной из фрейлин ее величества и эта история поставила вас в щекотливое положение, не так ли?
В серых глазах Селии мелькнула тень гнева. Лицо ее будто окаменело.
— Я, естественно, подала прошение об отставке, — с достоинством и тоном, дававшим понять, что более на эту тему она распространяться не намерена, ответила Селия.
Однако Иан Кэмпбелл достигнутым не удовлетворился и неумолимо продолжал:
— Известно, что закон о военных преступниках, получивший самую широкую поддержку в палате общин, вскоре будет голосоваться и в палате лордов. И если он пройдет, то вашего отца, вероятнее всего, арестуют и привлекут к суду. Что вы можете сказать по этому поводу?
— Я не сомневаюсь в том, что члены палаты лордов в любом случае примут разумное решение, — по возможности спокойно ответила Селия, хотя внутри кипела от ярости.
— Не кажется ли вам, что это ставит в затруднительное положение вашего мужа, графа Атертона? Как вы считаете, станет ли он голосовать за принятие закона? Ведь это приведет к преследованиям в отношении семидесяти пяти военных преступников, которые в настоящее время живут на Британских островах, включая и собственного тестя.
К такому повороту в разговоре Селия не была готова. Хотя, конечно, именно эта мысль не давала ей покоя с самого начала. Она понимала, что если противники и сторонники принятия закона о военных преступниках разделятся в палате лордов примерно поровну, вполне вероятно, что от голоса Хьюго будет напрямую зависеть судьба отца. Но Селия не смела обсуждать этот вопрос с мужем. А вот сейчас ее попросили высказаться на сей счет, да еще в самой неподходящей обстановке. Когда она сидит», залитая ярким светом, в лицо уперся объектив телекамеры, а в углу комнаты, затаив дыхание, столпилась группа совершенно незнакомых людей. Глубоко вздохнув, она с достоинством ответила:
— Это не мне, а мужу решать. Однако Иан и тут не успокоился:
— Не секрет, что многие в нашей стране считают великой несправедливостью то, что некоторые нацисты, включая и вашего отца, в свое время избежали расплаты за содеянное и нашли приют в различных нейтральных государствах, в частности в Южной Ирландии. Что вы думаете по этому поводу?
— У меня, естественно, есть определенное отношение к преступлениям, совершенным в годы войны, — довольно резко ответила Селия. — Но это далекое прошлое, а мне приходится сейчас думать о будущем. У меня двое сыновей, пятнадцати и тринадцати лет. Я не хочу, чтобы над ними постоянно висела черная тень минувшего, чтобы они страдали за те вещи, к которым не имеют никакого отношения и которые уже стали частью истории. Мне также кажется, — тщательно подбирая слова, добавила она, — что привлечение к суду глубоких стариков — это скорее месть, чем торжество правосудия. На Иана Кэмпбелла ее ответ явно произвел сильное впечатление.
— Да, да, леди Атертон, я понимаю ваши чувства. Но скажите, вам известно, как будет голосовать ваш муж в палате лордов?
— Нет, — ровным голосом отозвалась Селия.
— Теперь, если можно… Проясните, пожалуйста, как случилось то, что вся эта история столь внезапно стала достоянием широкой общественности? — Иан сменил тон, и из инквизитора превратился в старого доброго друга, который по-человечески переживает за графиню.
Селия насторожилась. Она чувствовала, что сейчас нельзя расслабляться, ибо Иан не преминет тут же воспользоваться этим и обрушит на нее поток новых нелицеприятных вопросов.
— Не знаю, — уклончиво ответила она.
— Но ведь кто-то проник в тайну вашего отца и предал это дело огласке?
