в течение четырех недель ему делали инъекции из сыворотки неродившихся ягнят. Всем своим знакомым Декстер сообщал, что он находится по делам в Цюрихе. Кроме Зои, его последней подружки, правду не знал никто. А уж она-то никому не проболтается.
— Не желает ли сэр сделать заказ? — обратился к Декстеру высокий русоволосый официант с вкрадчивыми манерами гомосексуалиста.
— Да. Для меня и мадам моццареллу из молока буйвола, салат из свежих помидоров с базиликом. На горячее — вырезка ягненка, несильно прожаренная.
— Это все, сэр?
— Да. Десерт закажем позже.
— Благодарю вас, сэр, — произнес официант и подлил шампанского в бокалы Декстера и Керри.
Они беззаботно болтали в течение нескольких часов — говорили о Кении и Кейте, о знакомых Керри, о мебели в их домах, о политике и путешествиях. Обо всем, кроме Грейси, о которой Декстер не хотел говорить. Керри была единственным человеком, с которым Декстер говорил свободно. И единственным человеком, с которым Декстер хотел и мог говорить обо всем на свете. Даже когда Керри была шестилетней девочкой, Декстер, взяв ее на пикник, мог делиться с ней своими деловыми планами, передавать сплетни об общих знакомых, рассказывать обо всем — кроме своих любовных связей.
И хотя он не был сторонником близких отношений между людьми вообще, Керри была близка ему как никто другой.
— Не желаете ли заказать десерт? — спросил официант, убирая со стола пустую посуду. Движения его были жеманными.
— Нет. Благодарю вас. Эспрессо для двоих, — ответил Декстер.
— А Грейси ничего не просила привезти ей завтра? — с волнением проговорила Керри.
— Керри, я уже раз пятнадцать рассказал, о чем мы с ней говорили. С ней все будет в порядке, в полном порядке. Не в первый раз. Пожалуйста, хотя бы сегодня перестань беспокоиться.
— Ноя…
— Очень тебя прошу. Пусть этот вечер принадлежит только нам двоим. Без Грейси.
— Но Грейси всегда со мной, папочка. И ты это знаешь.
— Знаю, — ответил Декстер и подумал: «И это мне совершенно не нравится».
Он дал знак официанту, чтобы тот принес счет, и бросил взгляд на черный циферблат своих часов. Он купил их себе, когда выбирал часы в подарок для Керри на День святого Валентина.
— А почему бы нам не отправиться потанцевать?
Кажется, я не делал этого с самого развода.
«Во всяком случае, в этом городе», — подумал он.
Керри, разогретой шампанским, хотелось пошалить.
— Конечно, почему бы и нет! — воскликнула она. — Спасибо за прекрасный ужин, — сказала Керри и взяла отца под руку.
— Не за что, дорогая, — произнес Декстер, глядя на Керри любящим взглядом.
В это мгновение они услышали сильный удар чего-то металлического об асфальт. Они повернулись на звук и увидели «роллс-ройс» Гектора Симпсона, оставшийся без водительской двери. Дверь валялась перед автомобилем парковщик пребывал в шоке.
Однако Гектора этот факт ничуть не обеспокоил.
Декстер разразился хохотом.
— Уже лет десять его водительская дверь висит на гвозде, — сказал он, переводя дыхание, — а Гектор пробирается к рулю через пассажирское сиденье. Кажется, он немного перебрал и забыл предупредить об этом нового парковщика. Бедный Гектор. Ведь у него осталось всего каких-нибудь жалких триста миллионов долларов, — закончил Декстер, вытирая глаза.
Они сели в «ягуар» Декстера, он убрал верх и поехал в сторону моста на Уорт-авеню.
Чудесный вечер, думал он, посматривая на дочь.
А впереди еще целая ночь.
Палату Грейси наполнил солнечный свет. Она лежала в постели и слушала свою любимую музыку — «Авалон» Брайана Ферри. Кассету привезла ей сестра сегодня утром. Музыка, как ничто, может переносить человеческие чувства от одного сердца к другому, подумала она и увеличила громкость в наушниках.
Ей казалось, что музыка в состоянии забрать у нее часть ее эмоциональных переживаний и обнажить те чувства, которые обычно оставались размытыми и скрытыми какой-то пеленой. Как ей хотелось оказаться в самой середине этой гармонии звуков. Там, наверное, можно было бы разгадать многие загадки жизни.
Внезапно ее размышления прервались, потому что кто-то сильно потряс ее руку. Она сняла наушники и услышала конец фразы, которую говорила медсестра:
-..групповой терапии в библиотеке уже начался.
— Иду, — ответила Грейси, вставая с кровати. Она неохотно направилась по коридору к библиотеке.
Осторожно приоткрыв дверь, она посмотрела на тех, кто находился в комнате.
— Вы живете в каком-то другом мире, Николь, — говорил усатый человек, худой как тростинка, в белых брюках и белом халате, — вы верите в такие вещи, которых я даже не понимаю.
Виктор — так звали врача — начал теребить пальцами узел своего шелкового галстука.
— Неужели вы действительно думаете, что Бог существует, а у каждого из нас есть душа?! — воскликнул он.
Виктор буквально пронзил взглядом Николь, и та растерялась, не зная, что ответить.
— А в вашей вере разве учат… не тому же самому? — несмело, запинаясь, спросила Николь. Она сидела скрестив ноги и нервно вздрагивала.
— Да, пожалуй, но я никогда не воспринимал этого всерьез, — парировал Виктор. — Знаете, если бы мы действительно верили всему этому, то просто не смогли бы жить.
Грейси вошла в комнату и села рядом с Николь.
Николь Себастиан была пухлой невысокой брюнеткой с широко открытыми глазами. Когда Грейси познакомилась с ней, в Николь бурлила, била через край жизненная энергия. Но постепенно она менялась и в конце концов оказалась в этой клинике. Впервые она попала сюда полтора года назад. И это устроила ей миссис Себастиан, но мнению Грейси, законченная стерва. Миссис Себастиан, властная, надменная особа, захлебывалась от негодования, узнав, что отец завещал все свое имущество, которое оценивалось в десять миллионов долларов, не ей, дочери, а десятилетней внучке Николь. Она рассказывала всем и вся, что Николь сошла с ума после смерти деда. Ясно, что после всего Николь возненавидела мать всей душой.
— Только подумайте, — закатывая глаза, рассуждал Виктор, — если душа бессмертна и она будет существовать вечно, какой же страшный груз воспоминаний ей предстоит нести. Даже ад покажется лучше! — от своих слов Виктор содрогнулся.
— А если эти воспоминания прекрасные и счастливые? — вмешалась в разговор Грейси.
Все присутствующие посмотрели на нее, а Николь улыбнулась.
— Такого не может быть, — ответил Виктор. — Все мы допускаем ошибки. Вспомните о первородном грехе и о том, что — как там говорится? — мы должны его искупить, — добавил он и зябко повел плечом.
Виктор жил и работал в клинике уже десять лет, считал себя ценным специалистом и полагал, что он держит в руках всех пациентов. Прошло уже много лет с того холодного ноябрьского вечера, когда он застал своего любовника в объятиях другого мужчины. Он схватил кухонный нож и бросился на них, пытаясь отрезать у обоих члены. «Черт, наверное, это было временное помешательство!» — думал он впоследствии. Виктор с упоением вновь и вновь освежал в памяти все детали этого происшествия. Как он сжимал в руке нож, как их лица окаменели от страха.
«Зато теперь они оба практически кастраты, — думал он, улыбаясь. — И это помогает мне жить».
— Вам, мисс Портино, явно не интересны мои суждения, — продолжал он. Полет вашей мысли столь высок, что мне туда не дотянуться.
Между Грейси и Виктором уже не раз происходили столкновения. Им не удавалось найти общего
