контроля. Кажется, ее пора осадить, подумал Декстер, и его глаза засверкали стальным блеском. Пора задать ей хорошую трепку. А то ей все слишком легко дается. Все, чего она добилась в жизни, достигнуто без особых усилий с ее стороны. Она даже получала при этом удовольствие. Почему она так легко находит общий язык со всеми? И сейчас, и раньше?
Несмотря на самонадеянность и самоуверенность Декстера, он явно ревновал и испытывал чувство горечи. Он задумался, склонив голову над своим бокалом вина.
Заиграл оркестр под управлением Лестера Ланина.
— Декстер, ты выглядишь так, будто собираешься придушить кого-то, послышался голос Патриции Монтегю, еще одной вдовы, с которой нельзя было спорить, если ты пытаешься достигнуть успеха в светском обществе Палм-Бич. — Я только что вернулась из клиники Пола Пихана в Виви. Тебе тоже следует там отдохнуть, пока морщины не превратили твою физиономию в карту автомобильных дорог США!
Брови Декстера соединились в одну линию, но он выдавил из себя улыбку, извинился и направился в сторону туалета. Да кто она такая, спрашивал он себя.
Такой же мешок из кожи с костями, как и все, но считает, что вправе меня поучать. Он подумал, что все эти светские сирены, которым он всячески старался угодить в течение многих лет, были настолько слепы, что ни разу не заметили того холодного цинизма, который скрывался за его обходительностью, ни разу не почувствовали убийственного сарказма, который сквозил в его льстивых комплиментах. Впрочем, они не замечали даже глубокой ненависти, которая горела в его глазах, когда на его лицо была натянута маска уважения и почтительности.
Декстер мыл руки и разглядывал себя в зеркале. В свете яркой лампы морщины казались резче и глубже. Черт, как это отвратительно, что ему уже сорок.
А Энн… Она так уверена в себе и так независима, думал он. Она так и не послушалась его и собирается на съемки в Египет на целый месяц. Да еще и детей с собой хочет забрать. Подумывает даже о том, чтобы отправиться во Вьетнам за демаркационную линию.
Господи, это так может навредить его связям в Белом доме! Она часами просиживает в своей студии, совершенно не думая о нем и его делах. Она стала приглашать в дом каких-то художников, которые никак не могли найти общего языка с его друзьями. А еще эта Джейн с ее снисходительными интонациями, которые так бесят его. Геморрой, а не баба!
— Декстер, мне нужно поговорить с вами, — бесцеремонно прервал его размышления Харрисон Конрад. Этот красивый молодой человек — владелец сети местных ресторанов был известен тем, что в противоположных флигелях своей усадьбы содержал молоденьких мальчиков и девочек. Сам он предпочитал мальчиков, а девочек держал для своих клиентов. — Вы представляете, Линда Розенблюм старается устроить своего сына в детский бальный класс! — возмущенно заявил он.
— Можете рассчитывать на мою поддержку, Харрисон, — сказал Декстер, сразу уловив суть дела. — Ведь этот класс посещают и мои девочки.
То, что он окажет поддержку Харрисону, станет еще одним камешком той противоречивой мозаики, из которой состояла его жизнь в Палм-Бич. Он и любил, и ненавидел этот город одновременно. Ненавидел за то, что когда-то Палм-Бич отверг его. Но любил за то, что в нем терпеть не могли евреев. Теперь он мог отомстить за смерть своего отца.
— Вы же знаете, Харрисон, я сделаю все, чтобы их не было на нашем острове. — Его зрачки расширились от ненависти, когда он заметил среди гостей человека с большим еврейским носом. — Они хитры, коварны, а способ, которым они…
— Простите, — сказала Энн, — но Малколм Розенблюм — друг Грейси и Керри, хороший друг, он часто бывает у нас дома. — Ее глаза угрожающе сверкали, щеки покрыл румянец негодования. Декстер понимал, что она сдерживается из последних сил. — Бог мой, вы жестоки, как нацисты! Не хотела бы я, чтобы такие, как вы, решали судьбы людей в день Страшного суда!
— Простите уж нас, грешных, — сказал Декстер, сцепив ладони и напустив на лицо покаянный вид.
При этом его насмешливые глаза посмотрели на Энн так, словно он заглядывал в самые скрытые уголки ее души.
— Я уверен, что Малколм — замечательный мальчик, — произнес Харрисон, — но дело не в этом, Энн. — Он говорил таким лишенным эмоций голосом, словно речь шла о погоде, а не о живых людях.
В нем не чувствовалось ни тени раскаяния. Его голос вызывал у Энн глубокое отвращение.
Она знала, что Декстер терпеть не может евреев.
И не могла простить ему этого, хотя и понимала, что причиной было то, что Декстер не чувствовал себя органично своим в высшем обществе. Если ей когда-нибудь удалось бы уговорить его поехать с ней в одну из стран, в которых она работала, может быть, даже в Израиль…
— Харрисон прав, — твердо сказал Декстер, — дело не в Малколме. Дело в том, что мы не имеем права допустить, чтобы Палм-Бич стал каким-то… каким-то…
— Грязным, — подсказал Харрисон.
— Именно, — согласился Декстер.
— А мне кажется, — с чувством сказала Энн, — что он и так уже достаточно замаран.
Разговоры вокруг них стихли, гости слушали, о чем идет спор. Декстер уставился на жену. Больше всего на свете он не любил публичных скандалов. Он подумал, что, если Энн скажет еще хоть одно слово, он ударит ее. Она посмотрела на него в упор. Ее взгляд был достаточно жестким. Но, оценив ситуацию, она грациозно повернулась к гостям со словами:
— Давайте займем места, а то, кажется, мы отвлекли внимание зала от Лестера и его оркестра.
Декстер согласно кивнул, но выражение его лица говорило о том., что его разговор с Энн еще не закончен.
Все расселись по местам, поднялся занавес. Невысокая изящная девушка с копной каштановых волос, сидевшая рядом с Энн, наклонилась к ней и прошептала:
— Хочешь риталина?
Девушку звали Ингрид, выглядела она довольно потрепанной, хотя ей было всего двадцать пять. Проглотив белую пилюльку, она продолжила:
— Я так устала от этого. Как ты можешь их выносить? Одни и те же надоевшие лица каждый вечер — шампанское в «Табу», ужины в «Нандо», танцы в «Колони». Если мне еще раз придется сделать эпиляцию ног воском, я, наверное, умру.
Энн отказалась от наркотика, но вопрос Ингрид заставил ее задуматься. В самом деле, как она все это выдерживает? Может быть, ей это удается лишь потому, что усталость — это такое состояние души и тела, которое ей было мало знакомо. Она умела мечтать и фантазировать, поэтому ей удавалось мысленно отправиться куда угодно и в любой момент.
Декстер чуть повернул голову и посмотрел на Энн.
По выражению ее лица он понял: она опять находится где-то очень далеко в своих мыслях, в которых ему нет места. Это лишний раз доказывает — ей в высшей степени наплевать, что говорит и думает он или кто-то другой в этом зале. Его черные глаза угрожающе сверкнули.
А Энн на самом деле думала о Декстере — о его холодной и зловещей красоте, красоте ледяной скульптуры. Она взглянула вверх на хрустальную люстру, с которой, казалось, спускались тысячи светлячков и кружились у нее над головой.
Джейн лежала полностью обнаженная, если не считать белых хлопковых перчаток на руках, намазанных кремом «Пондс», на массажном столе у бассейна в ее новом доме.
Ее мать не поладила с Полом, поэтому ей пришлось купить прелестный старинный особняк, построенный еще в 1900 году в колониальном стиле. Она сделала в доме капитальный ремонт. Трехэтажный, из кипарисовых бревен, скрепленных клиньями, он был обшит деревянными панелями, на окнах — ставни, на фасаде — прочие атрибуты начала века. Красивейший ландшафт был чудесным дополнением особняка: сад с орхидеями всех цветов и оттенков, гардениями и величественными платанами под окнами. Вход на длинную кирпичную веранду был затенен зарослями цветущего жасмина и сандалового дерева.
В доме — высокие потолки, украшения в виде кружевной резьбы, желтые сосновые полы. Обставлен
