— Не догнал! — крикнул он снизу. — Во дворе нет, на улицу выскочил — уже тоже нет…
Когда Шалай с Долгополовым появились в зале, шел уже разговор конкретный. Молодой машинист Савосько объяснялся по своему Случаю. Косая челка была у Савосько, и весь он как-то сейчас был скошен — китель, плечи. Видно, что хочется человеку забиться в щель, а надо стоять перед собранием, отвечать на вопросы.
— Я немножко не рассчитал, конечно…
— Немножко! — фыркнул зам по эксплуатации, тяжело ворохнувшись за длинным столом президиума, где, кроме него и Гущина, никого пока не было. — С каким давлением из депо вышел?
— Точно не помню, семь с чем-то атмосфер…
— И на «Парковой» тебя прихватило?
Савосько кивнул, скосившись.
— Машину надо проверить, — сказали из зала.
Матвеев глянул из-под тяжелых век, опять обернулся к Савосько:
— И сколько было, когда прихватило?
Шалай с Долгополовым уже шли по залу.
— Мало, Гурий Степаныч…
— Не понимаю ответа. Конкретно?
— Вроде — четыре с чем-то…
— А выходил из депо с нормальным? — еще раз спросил Матвеев.
Шалай с Долгополовым поднялись на сцену, к столу. Гущин, улыбаясь готовно и ясно, подвинулся, освобождая крайние стулья. Опускаясь рядом с машинистом-инструктором, Шалай вдруг сказал ему тихо:
— Рано ты сел…
— Что, Игорь Трифоныч? — Гущин не понял и потянулся навстречу.
— Рано ты сел, говорю, — прямо в ухо ему тихо и внятно сказал начальник депо. И сразу оборотил глаза в зал, будто рядом никого не было и ничего никому он не говорил.
Гущин глядел на него теперь сбоку. Ничего не мог прочесть на лице.
— Значит, вышел с нормальным? — пытал Матвеев.
— С нормальным, — кивнул Савосько.
Это все Шалай знал, конечно. И знал, что сейчас Гурий скажет. В непривычном для себя за эти последние месяцы активно-рабочем настроении, какое Шалай слышал сейчас в себе, Савосько его раздражал. Вертится, как червяк на вилке…
— Врешь ведь, Савосько, — вздохнул зам по эксплуатации. — Вон Резодуб кричит — машину проверить! А то я грудник! Я, прежде чем здесь с тобой толковать, взял твой состав и на нем проехал. Вышел — с восемью. А прихватило меня, чтоб ты знал, только через шесть перегонов. Ты с самого начала, Савосько, за давлением не следил. Сел в кабину, как на стульчак, да поехал. Вот тебя с пассажирами и прихватило…
— Да вроде я, Гурий Степаныч… — начал было Савосько.
Так и тянуло сейчас начальника депо его оборвать. Не крутись, парень, время не отнимай у людей. Оборвал бы, это Шалай умел. Но удержал себя, только пальцами хрустнул. Стал себя сдерживать на собраниях с машинистами после того, как один машинст посреди собрания встал да ушел. Комаров опять же, кто же еще.
Шалай про себя усмехнулся. День сегодня такой. Комаров-старший, Комаров-младший, туда-сюда, комары прямо заели…
Белых они разбирали. Да, Белых, Арсений Прокопьича. Автоведеиие только-только на трассе тогда ввели. Машинист классный, а уделался хуже маленького. Сам себе самоход устроил. Контроллером-то вроде на ручное управление взял, а кнопку автоведения не выключил. Стал на «Среднем проспекте», вдруг — трах-бабах — поезд пошел. Как ляпнет диспетчеру: «Самоход!» Сняли состав в тупик. А просто ему на «Среднем проспекте» автоведение выдало минимальную стоянку, так уж попал. И сработало, как часы.
Шалай тогда распалился.
Показательный вроде делал разбор. Чтоб неповадно было. Чтоб внимательны к автоведению. А Белых сгорбатился перед залом — «бе» да «ме», ничего не слышно, что говорит, согнулся, как обезьяна…
«Громче, Белых! — гаркнул тогда Шалай. — Как Случай сделать, мы можем шустро, а отвечать — голосу нет!»
Мужик совсем голову вогнал в плечи. Тут Комаров и вылез, прямо вдруг выскочил на трибуну, челюсть свою выставил — ну прямо бык.
«Я бы на месте Арсений Прокопьича вам отвечать не стал». — «Вот как? — Шалай аж приподнялся. — Ну-ну..» — «А чего — ну-ну? — обернулся к нему Комаров. — Люди, Игорь Трифонович, все же не сапоги, все — сорок второй размер. Случай, конечно, обидный, глупый — можно сказать, мы все понимаем. И Белых еще лучше нас понимает. Так чего же на старого машиниста орать, будто он нашкодивший школьник? Он, к примеру, и сидя мог бы ответить. Зачем его — через двадцать семь лет непорочной работы — на позор перед залом ставить?»— «На пьедестал его сейчас, что ли?» — усмехнулся начальник депо. Лысина его уже багровела. «На пьедестал, может, оно и не надо, — спокойнее сказал Комаров, не спуская с Шалая глаз, — а человеческое достоинство тоже оскорблять ни к чему. Работа с того не выиграет! Сколько бы начальник депо ни кричал, а на линии, за контроллером, сидят машинисты — Белых, Комаров, Черемшаев, не важно — фамилия. И надо, чтоб машинист за контроллером себя уважал. И чтоб его уважали. Прежде всего — в своем же депо…» Кто-то еще поддержал из зала: «Правильно, Павел! А то как Случай — трясом трясешься — чего тебе будет, а не то, как получше выйти…» — «Тряски в нашем деле и так хватает», — кивнул Комаров, будто он вел собрание. «Да я… чего… — совсем потерялся от неожиданной поддержки Белых. — Сдурил, чего там… Могу постоять…»
Тут только Шалай наконец с трудом выдохнул и опять обрел голос.
«Ты вот чего, Комаров, — тихо так начал и сразу взвился, стекла небось дернуло в рамах. — Я слова тебе не давал! Понял? Дам — скажешь, не дам — так уйдешь, Комаров! Понял?» — «Понял, — сказал Комаров спокойно. — Лучше я, пожалуй, уйду».
Не торопясь спустился с трибуны, прошел меж рядами через весь зал, и дверь за ним уже хлопнула.
Ну, схватил выговор машинист Комаров, от совета наставников его отстранили на недолгое время, потом-то вернули, с молодежью умеет как раз. Вроде забылось. Но Шалай теперь себя сдерживал…
— Я на манометр вроде глядел… — все еще мямлил Савосько.
— Ладно, садись, — махнул рукой зам по эксплуатации.
Тут Шалай вдруг поднялся, не знал еще, что хотел сказать. Но уже говорил, даже не успев себе удивиться:
— Я вот гляжу — такая картинка нарисовалась в депо. Случай на Случае. А которого Случая если нет, тот еще хуже Случай, как вчера с Голованом. Савосько вон тоже крутился по пустяку, юлом юлял. Техника наша та же, сильно лучше не стала, но еще не сгнила. Резервное управление нам ввели, облегчили, значит. Выходит, что не в машинах дело. Зам по эксплуатации над нами, как клуша, — себя подставит, а машиниста загородит спиной..
Матвеев тяжело заерзал на стуле. Долгополов сидел на краешке очень прямо, и в глазах его росло любопытство.
— Начальник депо?.. — Шалай вроде задумался. — Глаза завяжи, раскрути, как волчок, брось на корячки — и на корячках приду в депо. А все же в нас с вами дело, в людях. Ты, к примеру, в кабине. Едешь. А машинист-инструктор устал, прислонился к колонне. Так почему же ты думаешь — подглядывает, копает, роет? Или начальник к тебе в кабину вошел на один перегон. Может, чего подскажет. Зачем две недели думать потом — с чего зашел, что я, машинист, сделал такое, что он ко мне зашел? Да ничего ты такого не сделал. Просто я за депо отвечаю, Матвеев, машинисты-инструкторы. И нечего тут обиды
