– Нет, – ответил капитан.
– Хорошо. Скажите ему, чтобы он поменьше верил тому, что писали обо мне газеты. Скажите ему, чтобы он открыл дверь и посмотрел, что я могу сделать. Я его не пристрелю. В этом нет необходимости. А теперь действуйте.
Хосеп развернулся на каблуках и зашагал к дальнему концу коридора. Привалился к стене, наблюдая, как капитан снимает трубку. Дураки. Он чертовски устал. Глаза жгло, все мышцы болели. А спать нельзя, по крайней мере до завершения кризиса. Смогут они продержаться еще шесть часов? Да! Потому что должны.
Капитан повесил трубку и повернулся к двери. Несколько мгновений спустя она приоткрылась, и из-за нее осторожно выглянул инженер. Переговорил с капитаном, взглянул на трупы, потом на Хосепа, стоявшего с автоматом на изготовку. Плечи инженера поникли, и Хосеп понял, что этот раунд остался за ним. Но сколько еще ждало его впереди.
Они удерживали контроль над кораблем, но на пределе.
Однако каждая минута приближала их к цели.
Пассажиры начали соображать, что к чему. Разумеется, не все. Тех, кто узнавал лишнее, загоняли в спортивный зал и запирали. Но при этом распылялись и без того незначительные силы. Если бы не шторм, им бы не удалось добиться своего. Но большинство пассажиров оставались в своих каютах. В крайнем случае решались дойти до ресторана. Поэтому они не задавались вопросом, почему закрыта касса, почему заперт спортивный зал, почему капитан никого не приглашает на вечеринку. Они лишь молились о том, чтобы шторм прекратился, и укладывались на койку.
Два судовых врача под дулом пистолета узнали о происходящем. Одного охранника пришлось держать в лазарете, пока они оперировали раненого кассира, делали все что могли с раздробленными коленными чашечками сержанта Прадеры, зашивали рану на шее Консепсьон, перевязывали руки Клаусу.
По всему кораблю отчаявшиеся, безумно уставшие люди держали на прицеле других людей, числом превосходивших их в десять, двадцать раз. Большинство матросов знали, что происходит, но выполняли приказ ничего не предпринимать. Они знали о том, что случилось в машинном отделении.
Проведя два часа в полном одиночестве, Хэнк передал Диасу просьбу немедленно прийти к нему. Диас пришел, без сил рухнул на диван.
– В чем дело?
– Мне надоело охранять эти камушки. Моя жена по-прежнему в спальне, она хочет есть, говорит мне об этом. Бедный стюард по-прежнему заперт в ванной. Что вы собираетесь делать?
– Сейчас вызову Хосепа. Я не решусь притронуться к чемоданчику в его отсутствие. Воспользуюсь вашим телефоном.
При всей своей занятости лидер «Тупамаро» сумел выкроить время, едва услышал о бриллиантах. Вошел, плюхнулся в кресло, как и Диас. Молча выслушал тираду Хэнка о том, что тот хочет снять с себя ответственность за чемоданчик и его драгоценное содержимое.
– Вы правы, – кивнул Хосеп. – Бриллианты хранились у вас временно. – Он достал из кармана ключ, открыл чемодан, оглядел мешочки.
– Учет и контроль, – съязвил Хэнк.
– Когда на кону такие деньги, доверять нельзя никому, – отрезал Хосеп. – Вроде бы все на месте. Как, по-твоему, Диас?
Парагваец, не поднимаясь, пожал плечами. Он слишком устал, чтобы думать. Хосеп – нет. Глаза его покраснели от недосыпания, но мозг работал, как часы.
– У меня есть предложение. Мы не можем выделить человека, чтобы он охранял чемоданчик. И я никому не доверяю, во всяком случае, если этот человек останется наедине с бриллиантами.
– Согласен, – кивнул Диас.
– Мы отнесем чемоданчик в лазарет. Там твой сержант Прадера и Консепсьон. Мы разместим их в одной комнате. Снабдим оружием. Принесем чемоданчик и оставим там. С такими охранниками он будет в большей безопасности, чем в сейфе.
– Согласен. Ты здорово все продумал, Хосеп. По одному человеку с твоей и моей стороны. Согласен. Бриллианты будут под охраной, и нам не придется отвлекать наших людей.
– Так давай прямо сейчас это и сделаем, потому что очень скоро нам надо выходить на связь. В последней радиограмме указывалось, что уже через несколько часов траулер сможет выйти в море.
– Подождите, – подал голос Хэнк. – Стюард по-прежнему заперт в ванне. Он не должен знать о том, что я замешан в этой истории.
– Я его выпущу. – Диас достал пистолет. – И предупрежу, что ему следует держать язык за зубами… хотя не сомневаюсь в том, что большинству экипажа уже известно, что корабль захвачен нами. Идите передо мной, чтобы я мог держать вас на прицеле.
Испуганного стюарда освободили, как и разъяренную Френсис. Гринстайны отправились в ресторан, чтобы утолить голод и обменяться несколькими словами. Хосеп и Диас понесли чемоданчик с бриллиантами в лазарет.
Две больничные кровати удалось поставить только в смотровой, которая располагалась по левому борту второй палубы. Санитары вынесли из нее письменный стол, кушетки, стулья, стол для осмотра пациентов, заменив все двумя кроватями. Чемоданчик поставили на стеллаж с медицинскими книгами и журналами, который занимал целую стену. Консепсьон сидела на краю кровати и наблюдала.
– У тебя есть оружие? – спросил Хосеп.
– Разумеется, – прохрипела она. От потери крови она заметно побледнела, а шею закрывала широкая повязка.
– Хорошо. Ложись, набирайся сил. К бриллиантам никого не подпускай.
Она лишь улыбнулась в ответ и упала на подушку.
Сержанта Прадеру привезли на каталке, двое санитаров и врач с трудом переложили его на кровать. Обе ноги были в гипсе. Когда медики отбыли, Диас протянул сержанту пистолет.
– Бриллианты в этом чемоданчике. Чемоданчик останется здесь, и никто не должен к нему приближаться.
Прадера кивнул, убрал оружие под простыню.
– Понятно. Проследи за тем, чтобы здесь всегда горел свет. Эта женщина тоже не должна подходить к чемоданчику?
– Позвольте мне вас познакомить. Сержант Прадера. Консепсьон Вальверде. Она представляет тупамарос. Чемоданчик вы охраняете вместе. Ни один из вас не должен к нему подходить.
– Не моя проблема, не так ли? – ответил сержант. – Ее. – И повернулся к Консепсьон. На лице не отражалось никаких эмоций. – Прикоснись к чемоданчику, и ты мертва, женщина. Запомни.
Консепсьон от злости сплюнула и отвернулась.
– Отдыхайте. – Диас кивнул и вышел вслед за Хосепом. Едва за ними закрылась дверь, Консепсьон перебросила ноги через край кровати, встала, подошла к сержанту.
– Ты был их тайным агентом, не так ли? Работал с ними изо дня в день? – сержант кивнул. – Для этого требуется немалое мужество. И ты молчал, когда они прострелили тебе ноги.
– Для того, чтобы войти в тюрьму Ла Либертад и взорвать начальника тюрьмы и его охранников, тоже требуется мужество. Я слышал о тебе, Консепсьон.
Она улыбнулась, что случалось крайне редко, и сразу превратилась в очаровательную молодую женщину. Но лишь на мгновение.
– Мы поладим, сержант. Пригляди за чемоданчиком, пока я схожу в туалет. Я быстро.
– Если меня побеспокоят, тебе придется перешагнуть через тело, ничего больше.
В течение нескольких последующих часов отдыхали только Консепсьон и Прадера. Только угрозой насилия и насилием тупамарос Хосепа и парагвайцы Диаса могли удержать контроль над громадным кораблем. Эмоции то и дело выплескивались через край, и врачи не успевали зашивать и перевязывать рваные раны и давать обезболивающие таблетки избитым людям. К счастью, пока обходилось без пулевых ранений.
Прошло четыре часа. Четыре часа растущего напряжения, которое могло разрядиться лишь стрельбой и трупами. Хосеп, уединившись с капитаном в его спальне, прямо сказал об этом.
