звучит, и к концу месяца, думаю, я буду вполне готова.
— Чудесно! — сказала Аврелия. — Мы все приедем в Нью-Йорк на премьеру тебя поддержать.
— Я буду так рада! — Тереза смотрела на Поля, но он по-прежнему не отрывал взгляда от пола веранды. Шери тактично сменила тему, и они еще полчаса болтали о том о сем. Потом Поль ушел, заявив, что хочет выкупаться, пока солнце еще высоко.
Тереза вздохнула:
— Он даже не спросил про Джека.
— На него столько свалилось, — сказал Дени. — Отказ Директората означает новую свистопляску средств массовой информации.
— Ну, конечно, Поль внимательно следит за тем, как малыш растет, — мягко сказала Аврелия. — Как и мы все. Мы всегда молимся за маленького Джека.
— И выглядит он прекрасно, — добавила Шери. — Пока он был тут, мне не хотелось спрашивать, но как продвигается терапия?
— Колетт очень обнадежена, — ответила Люсиль. — Три леталя вычищены из одиннадцатой хромосомы. И семь-восемь других дефектных ферментных генов как будто поддаются лечению.
— И его организм по-прежнему никак не страдает от активных леталей, которые еще остаются, — добавила Тереза. — Его сознание справляется с ними, я знаю.
— Вполне возможно. — Дени кивнул. — Джек во всех отношениях эстраординарен. Марти Даламбер сказал мне, что в четыре-пять лет мозг Джека, если он будет развиваться так же стремительно, как теперь, достигнет полной зрелости. Естественно, это соответствует быстрому развитию сознания во внутриутробном периоде.
— Но у него нет комплекса бессмертия, — тихо сказала Люсиль. — Колетт не находит этому объяснения.
— Мутация, — высказал предположение Дени. — Жаль, конечно, но ДНК малыша анормальна и в других отношениях.
Тереза засмеялась, встала и направилась к внутренней двери.
— Это не важно! Регенванна продлевает нашу жизнь на столько, на сколько мы того хотим. — Она весело тряхнула распущенными темными волосами. — Пожалуй, я тоже искупаюсь! — И она скрылась за дверью.
— Такая милая мужественная женщина! — произнесла Шери с восхищением. — Просто не понимаю, откуда у нее берутся силы. Ах, если бы…
Она не договорила, но все взгляды устремились на пляжную тропу, по которой с полотенцем через плечо шел к морю Поль Ремилард. Шел — и ни разу не оглянулся.
Марк с Джеком некоторое время обсуждали особенности полета бумеранга в сравнении с легко анализируемой траекторией полета мяча, которым перебрасывались некоторые их кузены. Затем, когда радости простой физики приелись, Джек потребовал сведений о жизненном цикле американских омаров и голубых крабов, которых он разглядывал с помощью ультразрения, пока они пеклись в глубине ямы. Марк ответил, что понятия не имеет о жизни ракообразных, а также и о происхождении картошки и гибридной кукурузы, которые пеклись вместе с ними.
— Знаю только, — сказал он, — что это редкая вкуснятина, особенно если добавить масла и соли.
Джек заявил:
— Где тебе, головастик! Для этого нужен полный набор зубов, а у тебя их только четыре.
Марк засмеялся:
— Что ж, проверим, если мама разрешит.
Сознание Джека умолкло. Он что-то обдумывал. Марк хотел знать что, но понимал: пробраться внутрь он не сумеет. Малыш экранировал так, как ему и не снилось, герметизировался похлеще лилмика. Они отошли от дома по пляжу на полкилометра и теперь устроились у подножия песчаного холмика, поросшего песколюбом и колючим кустарником. Братца Марк прислонил спинкой к холмику, так, чтобы он мог смотреть на море, а сам улегся на спину, лениво поглядывая на облачка и проверяя, может ли он изменить их форму, пустив в ход метасозидательную способность. И вдруг:
Марк привскочил, взметнув фонтан песка.
— Что-о?! Подглядываешь, чертенок? Шпионишь за нами?
Джек удивленно ойкнул. Марк упал на колени и грозил ему указательным пальцем у самого его носа.
— Никогда больше этого не делай, слышишь? Это пакость. Вторжение в личностное. Операнты так никогда не делают, разве что какие-нибудь дерьмовые извращенцы!
Джек сказал:
Марк медленно обернулся, потом встал на колени рядом с крошкой братом.