воду.
Так прошла ночь. К утру медведь осмелел и, пробежав вперед метров сто, нехотя полез в реку. Голод гнал его в холодную, почти ледяную воду. Соколов поднял с потухшего костра дымящуюся жердь. Середкин взял в руки большую головню.
Когда медведь был от плота метрах в полутора, Соколов махнул рукой и Середкин швырнул головню в морду зверя. Головня попала медведю в глаз. Раздался страшный рев. Не теряя ни секунды, Соколов ловким движением сунул дымящуюся жердь в открытую от боли медвежью пасть и с силой надавил на нее. Жердь сломалась, голова зверя ушла под воду.
Когда она снова показалась на поверхности, Середкин угостил косолапого пирата еще одной головней. Дикая боль и торчащий в глотке дымящийся обломок жерди сделали свое дело — медведь захлебнулся и стал тонуть В предсмертной агонии он все же успел ударить по плоту, да так, что геологи еле успели на трех бревнах добраться до берега. Остатки плота уплыли по течению.
Измученные голодом, бессонной ночью, борьбой с медведем, они еле нашли в себе силы, чтобы развести костер, и тут же свалились около него. Середкин проснулся первым. Жгуче хотелось есть. Середкин взял ружье и побрел в лес. Руки не слушались его, винтовка дрогнула, и выстрел печально прошумел по тайге. Теперь у них оставался последний патрон, а до фактории Ванавары было целых две недели пути.
Короткие предрассветные сумерки полярной ночи быстро прошли. Противоположный берег был теперь виден хорошо. Соколов и Середкин молча сидели возле потухшего костра. Мрачные мысли лезли в голову. Неужели они так и не узнают результатов своей работы? Неужели тайна Сибирской платформы будет раскрыта без них?
На той стороне зашуршало. Соколов и Середкин подняли головы. На противоположном берегу реки стоял лось. Он пил воду, тяжело поводя крутыми боками.
У Середкина тряслись руки, когда он поднимал ружье, в котором был последний патрон.
— Нет, не могу, стреляй ты, — прохрипел он, передавая ружье Соколову.
Сергей лег на землю и положил винтовку на рюкзак с камнями. Он почему-то был очень спокоен. В эту минуту, пожалуй самую серьезную во всей своей жизни, Сергей вспомнил темный коридор Иркутского университета, вспомнил сердитого человека в полувоенном костюме, распугавшего им всю рыбу в то памятное воскресенье, вспомнил войну, вспомнил прощальный вечер в Иркутске, шутливую речь дяди Миши, вспомнил первые шаги экспедиции, мечты, надежды…
Он вспомнил все это — ясно, отчетливо, зримо, — вспомнил и спокойно нажал курок.
Выстрела почти не было слышно, но чуткий лось все-таки удивленно поднял голову от воды. Сердце Сергея сжалось холодными тисками — мимо!..
Лось тряхнул головой и пошел от реки. И вдруг он рухнул навзничь как подкошенный.
Не раздеваясь, Соколов и Середкин бросились к реке. Они что-то кричали друг другу, бестолково размахивали слабыми руками, борясь с сильным течением. Они вылезли из воды метров на двести ниже того места, где лежал сохатый. Спотыкаясь и падая, с трудом волоча ноги по мокрому песку, они бежали к серой туше зверя. Лось был убит в глаз, наповал.
Два дня они ели и спали, спали и ели. Потом начали рубить плот.
Через две недели Соколов и Середкин подвели плот к Ванаваре. Когда они вышли на берег, от крайнего домика отделился человек. Он бежал к ним навстречу, кричал и размахивал в воздухе какой-то бумагой. Это был рабочий из партии Соколова.
Трясущимися руками Сергей взял бумагу, Это была радиограмма от Одинцова. «В твоей прошлогодней пробе, — радировал дядя Миша, — взятой на реке Малая Ерема, участок Синий Хребтик, рентгенолог Дорофеев обнаружил первый алмаз на Сибирской платформе. Поздравляю, дорогой Сережа. Наша мечта сбылась».
Соколов бросил на землю рюкзак и сел на него. Ой волновался сейчас больше, чем тогда, когда стрелял в сохатого последним патроном. Сергей вспомнил, что еще совсем недавно он мог погибнуть в тайге, так и не узнав этой радостной вести, и заплакал. Слезы текли по его небритым, запавшим щекам и гулко падали на бланк радиограммы.
…Через неделю Соколов разговаривал по радио с Одинцовым, а вскоре за ним прилетел Куницын. Вечером того же дня Сергей сидел в доме Одинцова в поселке Ерем а, и оба затаив дыхание молча смотрели на крошечную белую пылинку, лежавшую перед ними на столе на белой бумаге. Это был первый алмаз, найденный на Сибирской платформе. Он весил всего 0,012 грамма.
— Вот и сбылась наша мечта, Сережа, — сказал Одинцов, обнимая Соколова за плечи.
— Ну уж и сбылась, — улыбнулся Соколов. — Это еще, по правде говоря, только одна миллионная доля всей разгадки. От нас ждут ведь не таких пылинок, а промышленных месторождений.
— Ну что ж, — сказал Одинцов, вставая. — Пусть эта алмазная капля еще не вся разгадка, но все- таки она дает нам очень многое. Она дает нам уверенность в том, что мы на верном пути.
Песня о камне
Старик якут сидел на корточках перед гудящей железной печуркой, подперев голову худыми, костлявыми руками. Пламя бросало розовые отблески на его сухое, покрытое сеткой мелких морщинок лицо, зажигало в уголках черных, чуть раскосых глаз маленькие блестящие огоньки. Во рту у старика торчала потухшая трубка.
Григорий чиркнул зажигалкой. Старик прикурил и молча кивнул головой.
— Значит, не приходилось тебе находить в тайге маленькие сверкающие камни, которые хорошо режут стекло? — переспросил Григорий.
Не отрывая глаз от огня, старик покачал головой. Григорий вздохнул и, нагнувшись, чтобы не удариться головой о низкую притолоку, вышел из избы. Было уже поздно. Черная ночь, как лохматая якутская шапка, накрывала землю. С Вилюя тянуло речной сыростью. У берега белели в темноте квадратные паруса баркасов. Издалека доносился приглушенный рокот Улахан-Хана.
Третий день поисковый отряд геолога Григория Файнштейна стоял перед грозным вилюйским порогом Улахан-Ханом. Отряд вел поиски алмазов по Вилюю и спускался вниз по реке на парусных баркасах.
Много порожистых перекатов попадалось на пути геологов, но такой, как Улахан-Хан, встретился впервые. Перепад воды здесь достигал пяти метров. Местные жители говорили, что ни один человек еще не осмелился пройти Улахан-Хан вплавь.
Третий день геологи не могли решить, что же делать дальше. Форсировать Улахан-Хан имело смысл только в том случае, если знать наверняка — за порогом, в песчаных отмелях реки будут встречены алмазы.
С тревогой прислушиваясь к шуму Улахан-Хана, Григорий думал о том, что сейчас от его решения идти на штурм порога или повернуть назад зависит, может быть, судьба всех поисков алмазов на Сибирской платформе. Уже третий год ходили по платформе геологи Тунгусской экспедиции. Результат — маленький кристаллик алмаза, найденный на реке Малая Ере-ма, — не удовлетворял никого. Нужны были россыпи, большие, богатые россыпи для промышленной эксплуатации.
Зимой 1948 года Тунгусская экспедиция, вернувшись после полевого сезона в Иркутск, подвела итоги своей работы. Итоги были неутешительны: затраты, произведенные экспедицией, были велики, а полезной отдачи никакой.
«Может быть, не там ищем? — думали геологи. — Сибирская платформа велика — может быть, стоит перенести поиски в другое место?» Но для этого требовались новые средства, а просить их, не сделав пока ничего полезного, было стыдно. И тогда иркутяне решили действовать на свой страх и риск.
Той же зимой 1948 года в Иркутске проходил слет передовиков геологических служб Сибири. Здесь-то
