— А началось с того, как он смотрел на меня. Он был ирландского происхождения, глаза у него были водянисто-голубые, и такие, знаете, славянские черты — широкое лицо с поднятыми уголками глаз, наверное, после пластической операции. И даже когда он улыбался, глаза не смеялись. — Она отвернулась. — Я тогда подумала: он похож не на интеллектуала, а на русского генерала во время первомайского парада. У которого дедушка изнасиловал бабушку во время какого-нибудь крестьянского восстания…
Мария заметила, что непроизвольно сжимает запястье. Но закончила довольно спокойно:
— Мне это сразу пришло в голову, я и сесть не успела. Я еще поздравила себя с этим тонким наблюдением.
Монк подождал, давая ей время сосредоточиться.
— Что он сказал, когда вы пришли?
— Что я — красивая женщина. — Монк поднял на нее глаза. — Что телекамера не в состоянии передать всю мою прелесть.
— Что сказали вы?
— Я, конечно, поблагодарила его. — В ее голосе зазвучала ирония. — И перешла к другой теме.
— К какой?
— К его творчеству. О чем еще говорить с писателем, у которого уже приготовлен собственный некролог: «Больше, чем кто-либо иной, он понимал и писал правду своего времени…»?
Инспектор промолчал. Мария знала, что он ждет, что он хочет слышать не эти слова и понимает: она пытается избежать разговора о происшедшем.
— Когда мы разговаривали, — сказала она, — я обратила внимание на магнитофон.
— Об этом и расскажите.
Мария снова кивнула.
— Он был на кофейном столике. Так?
— Я не поняла, для чего магнитофон, и, когда села, спросила его об этом.
— Вы действительно не знали?
Мария отвела пристальный взгляд от магнитофона.
— Я подумала, что он собирается нас зачем-то записывать.
— И что он сказал?
— Что это кассета с Лаурой Чейз. И сказал, что даст мне уникальную возможность.
— Что он имел в виду?
— Сказал, что хочет, когда выйдет та книга, дать мне интервью первой. — Она вновь помедлила. — Все о Лауре и Джеймсе Кольте.
Монк скрестил руки на груди. Помедлив, спросил:
— Говорил Ренсом, зачем он принес кассету?
— Как приманку. Сказал, что даст мне послушать. — Она задумчиво рассматривала запястье. — Он все время посматривал на магнитофон, как будто тот не давал ему покоя.
— А что вы сказали?
— Ничего. Он объявил, что вначале хочет поговорить о книге. И что мы позволим себе немного шампанского.
— И вы позволили?
— Я не хотела. Но такая была ситуация. Мне трудно было отказаться. Ему так хотелось быть элегантным — без шампанского он не мог! Да, я не возражала, и он распорядился, чтобы посыльный принес шампанского. Мы сидели на диване, разговаривали, и я выпила один бокал.
Брови Монка поползли вверх.
— Но бутылка была пуста, — заметил он.
— Ренсом выпил остальное. — Мария закрыла глаза. — Пока мы слушали запись.
Монк помолчал.
— Вы слушали ее?
— Да. Тогда я и поняла, зачем ему понадобилась. Он хотел поучаствовать в этом. — Она тихо добавила: — Он хотел, чтобы я знала, что? Джеймс Кольт делал с Лаурой Чейз.
Инспектор, казалось, затруднялся в поиске нового вопроса. Наконец он просто спросил:
— Что произошло?
Мария почувствовала озноб.
— Это было ужасно. Мне приходилось слышать Лауру Чейз — в кино, в старых записях. Голос был ее, но без изображения. Я сидела не в кино, а в номере отеля, рядом с Марком Ренсомом, и актриса, погибшая двадцать лет назад, рассказывала, как сенатор, я уже говорила, наслаждался зрелищем — двое его друзей по очереди насилуют ее. — Усилием воли она пыталась заставить себя не смотреть на магнитофон, но то и дело возвращалась к нему взглядом. — Вначале я не была уверена, что чувствую его руку на своем колене.
— Он ласкал вас, пока проигрывалась кассета?
Она кивнула:
— Сперва я думала, что мне это показалось. Он лишь робко притрагивался к моему колену, не рискуя положить всю ладонь. Я отодвинулась и посмотрела на него. А он смотрел на меня. Поймав мой взгляд, опустил глаза, сделал это нарочито медленно, чтобы я посмотрела туда же.
— И?
— У него была эрекция. Это он и хотел показать мне.
За очками в золотой оправе глаза Монка казались огромными.
— Он вынул член?
— Нет. И без этого было видно.
— Он что-нибудь сказал?
— Он предложил мне «соглашение», по которому можно было бы использовать кассету в программе «Дидлайн».
— Он сказал, что это за соглашение?
— Вы это серьезно?
— Но что-то он сказал?
— Конечно. Он сказал буквально следующее: «Я люблю женщин, которых видел на экране. Появляется ощущение, будто я сам их имел».
Монк тер подбородок.
— А что вы сделали? — спросил он наконец.
— Я сказала ему, что слишком уважаю себя, чтобы трахаться с ним, и убрала его руку. Потом, уже спокойней, добавила, что как сотрудник телевидения я готова иметь с ним дело, пусть будет и «соглашение», но иного рода.
— А он что сказал?
— Что его соглашение — это единственно возможное соглашение. Что мне это понравится. — Она помолчала. — И все это время прокручивалась запись с рассказом Лауры Чейз о половых актах на глазах у Джеймса Кольта.
В комнате воцарилось молчание. Мария слышала шуршание магнитофонной ленты.
— Что было дальше? — спросил инспектор.
— Я встала, взяла свою сумочку с кофейного столика… — Ее голос прервался.
— Так.
— Он схватил меня за руку.
Монк подождал минуту.
— Не торопитесь, сосредоточьтесь.
— Можно еще воды?
— Конечно. — Он снова встал. — Как только что-нибудь потребуется еще, скажите мне.
Мария выбрала пятно на стене. Не думай о Монке, сказала она себе, сосредоточься на том, что говоришь. И не оторвала взгляда от стены, когда он вернулся и протянул ей чашку с водой.
— Продолжайте, — попросил инспектор.
