Они привели Пэйджита в комнату свидетелей и закрыли за ним дверь, оставив их одних. Вид Марии поразил его.
Свет флюоресцентной лампы безжалостно высвечивал перемены в ее лице, появившиеся после вчерашнего дня: припухшие веки, желтоватая бледность, некоторая одутловатость. Стройное тело ее, ссутулившееся на стуле, лишенное сил, казалось мгновенно состарившимся и слишком худым.
Он посмотрел на синяк на скуле, потом взглянул ей в глаза. У нее был взгляд загнанного зверя; доведись ей самой увидеть этот свой взгляд, она бы ужаснулась.
Было ощущение, что из нее высосали всю энергию — у Пэйджита появилось желание расшевелить ее. Но в следующий же миг он понял, что этого делать никак не следует.
— Мне очень жаль, что так получилось.
Мария подняла на него внимательные глаза.
— Не надо соболезнований, Крис. Что произошло, то произошло. Мне одного хочется — поскорее выбраться отсюда.
— С тобой все в порядке?
— Да. Только, пожалуйста, помоги мне.
Пэйджит кивнул:
— Первым делом надо убедить окружного прокурора, ему нужны факты.
— Что я должна сделать?
— Я помогу тебе найти первоклассного специалиста по уголовным делам — такого, который расследовал множество подобных дел и которого уважает прокурор. Он или она должны сесть и разобраться со всем этим и доказать, почему дело следует прекратить.
Мария смотрела сквозь него, как будто не слыша его слов.
— Если нужно, — продолжал он, — я, наверное, смогу договориться, чтобы тебе прислали кого- нибудь в течение часа. Чтобы сразу же приступили.
Она медленно покачала головой.
Пэйджит сел напротив нее:
— Знаю: ты устала…
— Ты не понимаешь, Крис. Ты? должен заняться моим делом.
Это было непонятно, но изумление его было приглушенным. Наверное, подумал он, ее шок заразителен.
— Послушай, — вымолвил он наконец, — ты, я знаю, не можешь поверить в то, что произошло, для тебя это как сон. Но это реальность. И помощь тебе нужна реальная, помощь юриста-практика.
— А ты не практик?
— Не в этой области. Я никоим образом не занимаюсь убийствами.
— А этим займись.
Пэйджит смотрел на нее. И пусть он не мог обещать ей то, о чем она просила, возникшее оживление было ему приятно; на ее потускневшее лицо возвращалась жизнь.
— Если бы я захотел вернуться к прежней карьере, за твое дело, Мария, я взялся бы в последнюю очередь. Нельзя вести дело человека, которого знаешь.
— Это я-то человек, которого ты знаешь? — с иронией спросила она.
Пэйджит откинулся на спинку стула.
— Мне было бы очень трудно определить, — помолчав, ответил он, — что? в твоих обстоятельствах может иметь отношение ко мне. Тебе, как и мне, превосходно известно, в силу каких причин я не могу взяться за это дело.
Мария, казалось, оценивала его решимость.
— В силу тех же самых причин, — наконец возразила она, — у тебя нет выбора.
Раздражение овладело Пэйджитом.
— Ты не можешь…
— Совсем нет выбора, — прервала она его. — Раз уж ты все так прекрасно знаешь.
В голосе ее вновь сквозила ирония:
— В конце концов, нас связывает нечто очень важное.
Усилием воли Пэйджит сохранил самообладание. Более мягким тоном уточнил:
— Карло, ты имеешь в виду.
Она отвела взгляд:
— Причину можешь выбрать любую, Крис. Ту, которая тебе больше по душе. Но только сделай это.
— Черт тебя побери, — взорвался Пэйджит. — Подумай. Подумай хотя бы раз о нем. Даже если тебя выпустят завтра, о смерти Ренсома не забудут и через месяц. И первое, о чем в подобной ситуации ты и я должны позаботиться, — оградить жизнь Карло от всего этого. Сюжетик «Мария и Крис снова вместе» на все лады будут подавать телевизионщики. Ты просишь не только сделать кое-что для тебя. Ты просишь, чтобы я поставил на кон жизнь Карло — ведь после этого мир для него станет совершенно иным.
Мария пристально посмотрела на него:
— Почему ты уверен, что я не думаю о Карло?
— Потому что ты не способна на это.
— С какой готовностью ты предполагаешь во мне самое скверное!
— Вряд ли это в силу моей природной склонности. Я, Мария, пришел к этому традиционным путем — ты приучила.
Ее взгляд стал непроницаемым — как будто она подавила в себе все чувства.
— Пусть будет по-твоему. И я, как ты всегда считал, бесчувственная сука. Заставляю тебя ввергать нашего сына в ад публичного скандала из боязни: минимум — суда, максимум — пожизненного заключения. Потому что знаю: ты все сделаешь, чтобы Карло не оказался сыном матери-убийцы.
Пэйджит посмотрел ей в глаза.
— Но почему? — мягко спросил он. — Почему ты заставляешь меня делать это? Объясни.
— Потому что знаю: ты сделаешь все, чтобы выиграть дело, все, что найдешь нужным. — В голосе было спокойствие и горечь. — Разве не каждый клиент хочет того же?
Пэйджит непроизвольно взглянул на царапины, избороздившие ее шею, и уставился в стол.
— Нет, — наконец сказал он, — за этим что-то скрывается. Мне нужно знать: что на самом деле происходит.
Несколько минут Мария молчала. Пэйджит не знал, обдумывает ли она его слова или погружена в собственные мысли. Но вот она выпрямилась и тоже посмотрела ему в глаза.
— А на самом деле происходит то, — жестко проговорила она, — что Марк Ренсом оказался извращенцем и свиньей и в момент, когда я убила его, он вполне это заслужил. Или, как я осторожно сказала полиции, — «в момент, когда пистолет выстрелил».
— Полиции, — повторил Пэйджит. — Почему ты перестала отвечать на вопросы Монка?
— Потому что я устала, почти в шоке. Потому что убила человека, пусть к тому был серьезный повод. Ты и представить себе не можешь, что за ощущение, когда еще не веришь, а уже напуган до смерти, — ничто и никогда не сравнится с этим. — Она помолчала. — Впервые в жизни я не справилась с собой, в этом вся суть. Думаю, у меня была достаточно веская причина.
— По этой причине можно было не говорить с ними вообще или, во всяком случае, сегодня вечером. Но раз уж ты начала…
— Я хотела убедить их, неужели непонятно? Хотела сразу покончить со всем — выйти из этого здания без твоей либо чьей-нибудь еще помощи. — Она остановилась, выдохнула, опустила голову. — Он своими вопросами сбил меня с толку. Я не могла точно все вспомнить, не могла уследить за ходом его мыслей. Боялась ошибиться.
— Как может правда, — спокойно спросил Пэйджит, — быть ошибкой?
— Не знаю. — Мария встряхнула головой, как бы пытаясь прояснить мысли. — Ты все воспринимаешь, как герои одного романа Кафки. Как и они, все, что сказано, сделано или не сделано, что не удалось точно вспомнить, все готов толковать превратно. Эта кассета… — Она провела по лицу
