— Вы папа?
— Да, — ответил он. — Я — папа.
Одиноко шагая к машине, Пэйджит почувствовал навернувшиеся на глаза слезы. По кому плачет, он не знал.
— Ну вот, — вздохнула Мария, — вечер, можно сказать, прошел неплохо. По крайней мере, хорошо закончился.
Отвернувшись от нее, Пэйджит закрыл стеклянную дверь в библиотеку, чтобы их не услышал Карло.
— Сядь, — попросил он.
Они сели лицом друг к другу. Мария на диван, Пэйджит в кресло рядом. Освещенная пальма заглядывала в окно за их спинами. Мария внутренне напряглась — вежливого тона, которым он говорил при Карло, не было и в помине.
— В чем дело?
Пэйджит не отвечал. Выражение его лица было настолько безжалостным, что она снова вспомнила: человеком, которого она боялась больше всего с той поры, как покинула отчий дом, был Кристофер Пэйджит.
— Ты забываешь, что разговариваешь со мной, — холодно заявила она. — Прибереги свои ледяные взгляды для свидетелей и непослушных спаниелей. На них это действует.
Но выражение его глаз почти не изменилось.
— Ты будешь в передаче «60 минут»?
Неожиданный вопрос встревожил ее.
— Да, — наконец ответила она. — Передача посвящена вопросам нравственности.
— Ах да, — усмехнулся Пэйджит. — Мораль — это наше исконное понятие. Но когда лжешь, будь поаккуратней, чтобы не запутаться.
Оскорбительные слова были высказаны как-то небрежно, будто он походя дал ей пощечину; и лишь через минуту Мария ощутила, что душа ее окаменела от страха и дурного предчувствия.
— Ну говори же, Крис, что там случилось! Или ты из тех, кто предпочитает отрубать собаке хвост сантиметровыми кусочками?
Он поднял брови:
— Меня трудно понять из-за того, что я слишком деликатно выражаюсь? Хорошо: ты просто лгунья, но у тебя нет чутья. Твоя история оказалась очень уязвимой.
— Черт возьми, скажи же мне, что там не так?
Пэйджит покачал головой:
— Я намерен задать тебе несколько вопросов. Если ты совсем не можешь заставить себя говорить мне правду, то, по крайней мере, не оскорбляй ложью.
Мария задумалась. Выбора у нее не было. Скрестив руки на груди, она бросила:
— Пусть будет по-твоему!
Откинувшись в кресле, Пэйджит смотрел на нее оценивающим взглядом. Наконец спросил:
— Сколько прошло времени, прежде чем ты позвонила по 911?
— Не знаю. В самом деле, не знаю.
— Меньше или больше получаса?
Она помедлила в нерешительности:
— Наверно, больше.
Глаза Пэйджита сузились:
— А что Ренсом?
Мария уперлась взглядом в ковер. Тихо ответила:
— Он был мертв.
— Почему ты так думаешь?
— Он совершенно не двигался. — В ее голосе зазвучало едва заметное раздражение. — Если бы ты там был, ты бы сам убедился.
— Но ты же не врач, — возразил Пэйджит, — и не можешь сказать наверняка. Почему ты не позвала на помощь?
— Наверное, потому, что была в шоке.
Пэйджит в упор смотрел на нее.
— Ты была в шоке? А может быть, шоком ты пытаешься прикрыться?
Мария подняла на него глаза.
— Мы все очень разные, — холодно произнесла она. — Той ночью, в Вашингтоне, когда ты почти убил Джека Вудса, твоей первой реакцией было позвонить в «Вашингтон пост». Но что-то я не помню, чтобы ты звонил по 911.
— В одном ты права, — резким тоном ответил он. — Мне действительно было наплевать, погиб твой дружок Джек или у него просто болят зубы. Так же как и его, и прочих никогда не волновало — жив я или умер.
Голос Марии прозвучал жестко:
— Это непорядочно.
— Виноват, каюсь. А скажи мне, именно из соображений порядочности ты предпочла убить Ренсома, вместо того чтобы просто осадить нахала?
— Нет. — Она почти сорвалась на крик. — Конечно, нет.
— А теперь давай вернемся к вопросу, которого ты так искусно избежала, переведя разговор на меня: почему прошло так много времени, прежде чем ты позвонила по 911?
Мария встала, отвела взгляд, стала пристально смотреть в окно, на пальму.
— Может быть, это говорит не в мою пользу, — наконец произнесла она, — но я боялась за себя.
— Почему именно?
— У меня было ощущение, что я совершила ошибку. Ошибку, которой могла бы избежать. — Она помедлила, вспоминая собственные страхи, и закончила спокойно: — И что эти люди не поверят мне.
— Что ты делала?
Она провела рукой по лбу.
— У меня замедлилось мышление — это похоже на то, как будто пытаешься бежать, находясь в воде по пояс. Я ничего не могла сообразить — ты не поверишь. Нужно было время, чтобы осознать…
— Что ты делала? — повторил Пэйджит.
Мария закрыла глаза:
— Я действительно не помню.
Она слышала, как Пэйджит встал, подошел к ней сзади так близко, что она кожей почувствовала его близость. Он сказал тихо, еле слышно:
— Некто видел тебя вне номера.
Пораженная, она с трудом выговорила:
— Он уверен?
— Да. Вопрос может быть лишь один: что ты делала?
Мария осознала, что глаза ее по-прежнему закрыты, а руки снова скрещены на груди.
— Я не могу ответить на этот вопрос.
— Не можешь или не хочешь?
Ответь ему так, чтобы он прекратил это, приказала она себе. И, обернувшись, посмотрела в его глаза.
— Я была в замешательстве. Ты должен это понять и внушить эту мысль окружному прокурору.
Лицо Пэйджита было всего в нескольких дюймах от ее лица.
— Четыре дня назад, — спокойно заметил он, — ты говорила инспектору Монку, что никуда не выходила из номера.
— Но прошло всего четыре часа, — возразила она, — после смерти Ренсома. У меня все перепуталось
