— Вы хотели обезопасить себя? — осторожно спросил Стайнгардт.
Слова Марии прозвучали почти весело:
— Я хотела избежать тюрьмы. Я слишком упорно боролась за место в жизни, чтобы там закончить ее, сказав правду. — Помолчав, она добавила мягче: — И, конечно, сыграло роль то, что я была беременна.
Пэйджит увидел, что Шарп улыбается странной деланной улыбкой.
— Крис знал о вас? — поинтересовался Стайнгардт.
— Что знал? — вопросом на вопрос ответила Мария, и катушка, щелкнув, замерла.
Шарп подалась вперед.
— Меня занимает тот же самый вопрос. — Она скопировала голос Стайнгардта: — «Крис знал о вас?» — например, в тот момент, когда вы давали показания перед сенатом.
Пэйджит холодно взглянул на нее:
— Я думаю, есть и вторая кассета. Почему бы вам ее не послушать и самой не узнать.
— Не говорите глупостей. Вы, конечно, знаете, что есть вторая кассета, но вы превосходно знаете и то, что у нас ее нет.
Пэйджит сделал паузу, потому что почувствовал: если не делать передышки, ситуация выйдет из-под контроля.
— У меня нет второй кассеты. Но если бы и была, единственный человек, которому я бы отдал ее, — это Мария Карелли. Только она имеет на нее права.
Он перевел взгляд с Шарп на прокурора.
— Что касается этой кассеты — ее содержание никогда не будет оглашено, по крайней мере на суде, и вы это прекрасно знаете.
Шарп покачала головой:
— Только в том случае, если Мария Карелли сама нас к этому не вынудит и если ее защитник не сделает ни единой ошибки. И вы, несомненно, понимаете, что не можете им быть.
Пэйджит улыбнулся:
— Так вот чего вы хотите — отстранить меня от дела.
Она нахмурилась:
— Вы придаете слишком большое значение собственной персоне. Речь идет не о том, кого бы я предпочла видеть на стороне защиты, есть этика. Это не случай Марии Карелли, это случай ваш и Марии Карелли и, возможно, вашего сына. И, как мне кажется, вы знали об этом с самого начала. Я не хочу даже перечислять связанные с этим этические проблемы.
Он обернулся к Бруксу:
— Здесь обсуждается случай с Марией, не со мной. Меня не в чем обвинить, мне не о чем свидетельствовать. И я сам, а не вы буду решать, представлять ли мне ее интересы.
Прокурор покачал головой:
— Положение твое очень щекотливое. Две недели назад ты говорил нам, что у Марии Карелли не было иных мотивов для убийства Ренсома, кроме самообороны. Мотив есть — у Ренсома была кассета, которая, как Мария сама выразилась, способна погубить ее. — Он кивнул в сторону своей сотрудницы. — У меня есть заключение медэксперта, руководителя группы изнасилований, о том, что случай не имеет ничего общего с изнасилованием, если не считать того, что твоя клиентка пытается сослаться на него как на прикрытие. Если это подтвердится, мы выходим на умышленное убийство.
— И тем не менее, — возразил Пэйджит, — представить это присяжным как мотив вряд ли удастся. Закон о врачебной тайне распространяется и на эту кассету. Ни один судья, если он в здравом уме, выслушав заверения Стайнгардта о том, что содержание кассеты останется в тайне, не позволит вам представить ее присяжным.
— Мы выслушали ваши доводы, — вмешалась Шарп. — Послушайте теперь наши. Сомнений в том, что Карелли убила Ренсома, нет, вопрос один — почему. По данному делу у нас есть, во-первых, кассета с записью допроса, проведенного Монком. Затем Лиз Шелтон представила свое заключение о том, что Ренсом не мог погибнуть так, как рассказывает Карелли, что факты свидетельствуют о попытке ввести следствие в заблуждение, в том числе путем нанесения повреждений мертвому телу. Служащий отеля и постоялец, видевшие ее, дают нам еще парочку доказательств ее лживости. Она поймет, что разоблачена, и мы свое дело сделали.
Шарп помолчала, чтобы оттенить заключительную фразу:
— Ни разу не упомянув Стайнгардта.
— Да, не упомянув, но оставив многое неясным. Я подаю ходатайство — судья не примет дело, и разойдемся по домам.
Она сделала предостерегающий жест рукой:
— Вы подаете ходатайство и проигрываете. Случай с Раппапорт отбрасываем, поскольку она соглашалась на все, чего от нее хотел Ренсом. И для вас остаются только две возможности. Первая — вы доказываете, что многое осталось неясным, предоставляя Карелли возможность держаться в тени, присяжные будут немало удивлены тем, что ваша мужественная феминистка прячется за спину своего защитника. И вы, как и я, несомненно, понимаете, что эта позиция рискованная. Вторая возможность в том, чтобы Мария сама защищала себя, давая показания, и я смогла бы провести перекрестный допрос. Возможно, хотя я в этом сильно сомневаюсь, она сможет разъяснить все несообразности, выявленные после ее беседы с Монком, экспертизы Лиз Шелтон и двух свидетельских показаний. И врачебная тайна не запрещает мне спросить ее: была ли она пациенткой доктора Стайнгардта, почему она не сказала об этом Монку, и не было ли у Ренсома кассеты, способной привести к краху ее карьеры.
— Если на последний вопрос, — закончила Шарп, — она ответит «да» — она проиграла. А скажет «нет» — это будет просто анекдот. Потому что судья уже знает, что она лжет, и, я больше чем уверена в этом, даст мне возможность разыскать эту кассету.
Странно, подумал Пэйджит, эта безжалостная женщина заставляет его вспоминать, какой пронзительной болью полон сон Марии, а не о том, как расчетливо-холодна ее ложь.
— А поскольку, — спокойно добавил он, — кассета пока не найдена, прямой резон дать о ней материал в утренние газеты.
Шарп пожала плечами:
— Я не отвечаю за то, что они печатают.
— Ну почему же? — Голос Пэйджита был резок. — Последний раз должны были бы отвечать. — И он холодно продолжил: — Если вы играете в какие-то свои игры с этой кассетой, в любые игры, Мария здесь ни при чем, хотя для нас она — ходячий анекдот. Поэтому для начала я объявлю о нарушении процессуальных норм, а потом прижму вас к стене.
Шарп вспыхнула.
— Теперь понимаю, — воскликнула она, — почему вы хотели утаить уже найденную кассету.
— Понимаете? Тогда вам не стоит затруднять себя, оказывая мне хоть какое-то доверие. — Пэйджит обернулся к Бруксу: — И ты не веришь?
— Нет. — Видно было, что он чувствует себя неловко и с удовольствием оказался бы сейчас в другом месте. — В этих обстоятельствах — нет.
Пэйджит помедлил:
— В каких обстоятельствах?
— Мы обвиняем ее в умышленном убийстве. — Брукс покачал головой, как будто впервые услышав эту дурную весть. — У нас нет выбора.
Боковым зрением Пэйджит увидел триумф на лице Шарп. Он был ошеломлен.
— Это ошибка.
— Ошибкой будет отказ, — снова подала голос Шарп, — отказ от соглашения с нами.
— Соглашения?
Она кивнула:
— Ваша клиентка сознается в непреднамеренном убийстве, а мы предлагаем вынести самый мягкий приговор. Несколько лет тюрьмы, зато эта кассета никогда и нигде не будет фигурировать.
Брукс подался вперед:
