много работают, у них болит голова.
Девочка задумалась:
— Мамы всегда нет дома. А папа — дома.
— Это потому что твоя мама работает со мной, она зарабатывает деньги на еду и на одежду и на ваш дом. Иногда такое бывает в семье — один человек заботится обо всех остальных.
Елена посмотрела на гамбургеры:
— Мама и обед готовит.
— Иногда ты и твой папа могли бы готовить для мамы. — Пэйджит улыбнулся. — Мама у вас очень хорошая, и вам повезло с ней.
— Верно, — вмешалась Терри. — Я просто замечательная и осчастливила весь свет своим появлением.
Пэйджит обернулся в удивлении.
— Надо бы зажарить гамбургеры, — сказал он. — Но боюсь — могут сгореть.
— Ой, мама! — воскликнула Елена. — А Крис говорит, что ты хорошая.
— Но я говорю это о ней только за глаза, — громко шепнул Пэйджит Елене. — Так легче.
Хотя та и не поняла сказанного, она знала, что Пэйджит шутит, и чувствовала свое с ним единодушие. Подняв мордашку, улыбнулась Терри, будто была третьей в компании взрослых.
— Это правильно, — заявила она. — Ты хорошая. И так легче.
Терри улыбнулась в ответ:
— И ты будешь хорошей, если помоешь руки перед обедом. Только спроси вначале у Карло, где ванная.
Елена вприпрыжку умчалась по коридору, довольная, что у нее есть вопрос к Карло.
Терри взглянула на Пэйджита:
— Спасибо.
— За что?
— За то, что сказали Елене: ее приходящая мама не так уж и плоха.
— Это кто-то еще должен был бы говорить, — ответил он.
Терри теперь смотрела мимо него, на залив.
— Я имел в виду, — тихо поправился Пэйджит, — что иногда трудно вступиться за себя самого. Особенно в семье.
Она обернулась:
— Мне хотелось бы поговорить с вами кое о чем. Если у вас найдется время после обеда, не мог бы Карло присмотреть за Еленой?
— Конечно. — Он задумался. — Если имеется в виду выступление на телевидении, то вам не надо этого делать. Пусть Джонни хоть землю роет, но найдет свидетеля. В конце концов, это его работа.
Терри ответила не сразу; предстоящее слушание слишком много значило для Пэйджита, и ему казалось, что все другие тоже ни о чем ином не могут и помыслить.
— С телевидением все нормально. Но я не об этом.
— Можно узнать, о чем?
Терри едва заметно пожала плечами.
— О Карло, — сказала она.
3
— Когда отвечаете, — говорила Мария Карелли, — не смотрите на того, кто задал вопрос. Смотрите в камеру. — И, помолчав, добавила сухо: — Тогда зрители поверят в вашу искренность.
Терри кивнула:
— Хорошо.
Мария подняла брови:
— Вы как будто сомневаетесь?
— Во всем этом мероприятии мне видится какая-то надуманность. Теперь, когда я здесь, мне трудно даже представить, что какую-то женщину можно уговорить рассказать — не дома, в суде — о том, как ее насиловали. Предполагая, конечно, что Ренсом когда-то это проделал.
Мария пожала плечами:
— Поэтому-то я здесь. Когда речь заходит о телевидении или о Марке Ренсоме, я могу представить все, что угодно.
Они сидели в пустом павильоне звукозаписи, который Си-эн-эн арендовала у сан-францисского филиала Эй-би-си, ждали начала интервью. И сегодня, на одиннадцатый день, Джонни Муру не удалось узнать о чем-либо, что связало бы имя Марка Ренсома с сексуальными преступлениями, — ни о зафиксированных случаях, ни даже о домыслах. До предварительного слушания оставалось четыре дня.
Это и побудило Кристофера Пэйджита согласиться на выступление Терри по телевидению. Но согласился он неохотно, ей пришлось настаивать.
Участие Марии было идеей Пэйджита.
— Вы — адвокат, — сказал он, — а Мария — возможная жертва. С другой стороны, она известна и чувствует себя там как рыба в воде. Для Марии обращение с трогательной мольбой о помощи будет как выступление в новом амплуа. — Голос его прозвучал цинично и устало. — Постарайтесь, чтобы она избегала так называемых фактов.
— Но разве мы не исходим из предположения, — подняла брови Терри, — что история ее в основе своей правдива? И разве не так же будет относиться к этому другая возможная жертва?
Он пожал плечами:
— Единственное, в чем я уверен, — Ренсом был свиньей. Вопрос лишь в том, какого рода это свинство.
— И где та женщина, которая расскажет об этом, — добавила Терри.
И вот теперь, сидя рядом с Марией Карелли, она думала о тех, кто будет смотреть передачу. Ей представилась томимая одиночеством женщина, скрывшая пережитое и от друзей, и от семьи, схоронившая его в таких глубинах души, что оно превратилось уже в смутное воспоминание, в которое она сама уже почти не верит. В воспоминание, оживающее лишь от страха, когда она идет в одиночестве по ночной улице, или от быстрого характерного взгляда, жуткий смысл которого в свое время она не разгадала сразу. Женщина, которая предстала перед мысленным взором Терри, никому ничего не расскажет.
— Вы чем-то озабочены? — спросила Мария.
У Терри снова появилось ощущение, что Мария изучает ее с недобрым любопытством. Настроение ее еще больше ухудшилось.
— Просто я пыталась представить себе нашу аудиторию. Думаю, вам надо выступить первой.
Мария улыбнулась:
— Я уже выступила первой.
Терри повернулась к ней.
— Вам не приходится выбирать, — спокойно заметила она. — Ренсом мертв. Если бы он был жив и если бы он просто изнасиловал вас, у вас был бы выбор.
Мария обвела взглядом павильон — глухие перегородки позади, три кресла, две камеры, нацеленные на них, как стволы конвоиров.
— Вы не верите мне, — проговорила она.
Терри внимательно посмотрела на нее:
— Я не понимаю вас. Поэтому не знаю, верить или не верить вам. — Помолчав, добавила мягко: — Знаю только, что это не имеет значения.
Мария язвительно улыбнулась:
— Из-за того, что вы адвокат? Или из-за Криса?
