III
Лида в своей комнате сидела, штопала белье. Людвиг в подземелье изготовлял паспорт, Александр разговаривал на кухне с Машей. Кузьма наблюдал за этой миловидной, круглолицей девушкой с задорно вздернутым носиком, живыми карими глазами и тонкими пальцами рук, поминутно отбрасывающих сползавшие на лоб подстриженные волосы. Она сыпала скороговоркой, и звонкий голос и смех ее звенели не умолкая. От нее веяло такой жизнерадостностью, таким мальчишеским озорством!
Кто в оккупированном Севастополе не знал Машу с биржи труда? Добрым словом поминали ее и железнодорожники, и грузчики, и рабочие портовых мастерских — все, кто, гонимые голодом и страхом перед репрессиями, шел регистрироваться на биржу.
Парни и девушки, которые не хотели работать на оккупантов и подвергавшиеся опасности угодить в концлагерь или на каторжные работы в Германию, шли к Маше. Получив у нее фиктивные карточки-талоны, они свободно разгуливали по городу и даже пользовались усиленным пайком, как добровольцы, ожидающие отправления в фашистский рейх. Правда, Маша выдавала талоны лишь тем, кто приходил к ней от Ревякина или в ком она сама была уверена. Но как она ни соблюдала осторожность, молва о ней катастрофически росла.
Маша вытащила из портфеля бумагу и положила на стол перед Ревякиным.
— Вот тебе! Получай, что просил.
— Неужели список тайных агентов? Вот уж не думал, что ты так скоро справишься с таким заданием. Это же черт знает какая удача! — обрадовался Александр.
Щеки Маши зарделись.
— А как же все-таки ты раздобыла этот список?
— Это уж мой секрет! — Маша залилась смехом.
— Нет, ты говори все, как есть. Наверно, Маня с Таней помогли?
— Ну, конечно. Очень даже помогли!
Маша склонилась над столом и, отчеркнув ногтем на полях листа, пояснила:
— Вот эти — от Мани: все агенты СД. А эти — Танины.
Ну, а остальные — мои.
— Откуда же девчата знают, что это предатели?
— Как откуда? Своими глазами видят, как приходят с доносами. И потом я проверяла.
— Можно подумать, у тебя вся тайная агентура на учете, — вставил Кузьма.
— Вся не вся, но есть. Наш шеф Мартисен ведет особую зашифрованную картотеку, в которую лично заносит тех, кто служит в жандармерии и полиции. Позавчера его срочно вызвал к себе Майер, и он забыл закрыть кабинет. Я — туда. Ну и успела проверить.
— Это же очень страшно, — заметила Лида.
— Ой, Лидочка, как еще страшно! — призналась Маша. — Но ты знаешь, я играла на клубной сцене и все мечтала о театре. И вот когда мне страшно, я представляю себе, что играю очень-очень трудную роль, в которой главное — не сделать лишнего жеста, не переиграть.
— И помогает? — удивилась Лида.
— Помогает. Я успокаиваюсь, и у меня появляется уверенность, что все сойдет.
Александр подумал, как бы Маша не переиграла.
— И эталонами так, — продолжала Маша. — Я беру пачку талонов, а в ней штук двадцать с пустыми номерами, и одной рукой держу их за край, где проставлены номера, а другой листаю. Мартисен знай стукает печатью. Как подумаю: а что, если он взглянет на номера? Сердце замирает от страха. И тут вспоминаю, что у меня в руках двадцать человеческих жизней, а я за свою шкуру дрожу, — и страх убавляется. А все же от страха никак не избавлюсь, — вздохнула Маша. — Может, я трусиха?
— Нет, Маша, в трусости тебя не упрекнуть. Поступаешь ты даже чересчур смело, — заметил Александр.
— Ты не думай, что я боюсь Мартисена. Он шляпа, — перебила его Маша. — Я боюсь предателей. А что, если хоть один из тех, кому я выдала талоны, попадется в лапы жандармов?! Даже подумать страшно…
— Поэтому, — перебил ее Ревякин, — пора это прекратить.
— То есть как прекратить? А как же парни и девчата, которых надо спасти?
— Пусть твоя слава маленько померкнет. Для нашего брата подпольщика слава — опасная вещь.
Заметив, как потускнело лицо Маши, Александр продолжал:
— Пойми: ты и твои девчата — наша контрразведка. Погорите вы — и мы ослепнем. Не будем видеть и знать, что замышляет враг. А потом, не забывай, у тебя есть и другие серьезные обязанности. Вот, например, Кузьму нужно направить на завод «Вулкан».
«Почему на «Вулкан»?» — удивился Кузьма. Это небольшое предприятие, разрушенное бомбежками еще во время осады города. Недавно его кое-как подлатали и пустили только один цех. Но какое значение имеет этот цех, в котором всего десяток-полтора рабочих? Ведь это не станция! Не портовые мастерские!
— Что же Кузьма будет делать в этой цыганской кузне? — удивилась и Маша.
— Дело найдется, — уклончиво ответил старшина.
У него имелись сведения, что оккупанты приспособили завод для ремонта пулеметов, автоматов, винтовок, саперного инвентаря и у них теперь отпала необходимость отправлять неисправное оружие морем в Констанцу. Александр и Жора решили пристроить на завод кого-нибудь из подпольщиков. Теперь выбор пал на Кузьму.
Маша пообещала направить его на завод и ушла.
Старшина, закрыв за ней калитку, позвал Людвига, и тот поднялся из подземелья в кухню, держа в руке паспорт.
— На, получай документ.
Кузьма раскрыл паспорт. Ни подчисток, ни помарок, а написано все по-другому. Раньше владельцем паспорта значился тамбовец Леон Медников, теперь Леонид Медынский из Краматорска. И прописка новая, на Суворовской.
Когда Людвиг вернулся в подземелье, Ревякин подсел к столу рядом с Кузьмой и тихо сказал:
— Надо, Кузя, сделать из этого завода настоящий вулкан.
— Взорвать?
— Так взорвать, чтобы ни одного станка и верстака не оставить. Взрывчатку ребята достанут.
— Берусь! — Кузьма решительно рубанул кулаком.
К Михеевым на Лагерную он шел в приподнятом настроении. Конец заточению! Хватит болтаться без дела и хорониться в душном подземелье!
А в этот самый час полиция безопасности проявляла особо повышенный интерес к его персоне и выяснению личности схваченного ночью на станции Максима. Кроме газеты «За Родину», на столе следователя лежали ночной пропуск Леона Медникова, справка со станции о его прописке, домовая книга Белоконя, карточка с биржи труда на имя Воронова и полевая сумка Ревякина с «партизанским приказом».
Домовая книга ничего не прояснила: никто из посторонних в ней не прописан. Так кто же этот арестованный партизан: Медников, Воронов или он диверсант, который ночью обстрелял станцию и потерял сумку с секретными документами? Следователь Вегнер и переводчик унтер-офицер эсэсовец, верзила с кулаками, похожими на кувалды, терялись в догадках. По их требованию из дому под конвоем был срочно доставлен для показаний свидетель Константин Белоконь. Быть может, он опознает?
Уже полчаса шел допрос. Костя держался спокойно, уверенно. Еще на рассвете к нему от Ревякина прибегал Ваня Пиванов предупредить об аресте Максима, провале Кузьмы, и он заранее успел все обдумать.
— Врешь, что никого не знаешь! Я покажу тебе одного, может, припомнишь?
Переводчик зло покосился на Костю и, открыв боковую дверь, впустил в камеру конвойного с
