землю. «Вот бы завести такую «систему», — подумал Степа. — Тогда наплевать на всех водовозов».
Домой он возвращался, конечно, не улицей. Зачем делать крюк, когда можно перепрыгнуть прямо через забор и сразу очутиться у себя во дворе? Но когда он перебрался через глинобитную стенку и принял из рук Мити и Пашки ведра с водой, немного струсил. «Ох, и заругает же мать, что, не предупредив, уехал на рыбалку!»
Дома Степа обнаружил записку. Мать писала, что пошла полоть колхозный баштан и вернется только во второй половине дня.
Гроза миновала. К Степе сразу вернулось его обычное беспечно-радостное настроение. Он принялся за домашние дела. Насвистывая, вприпрыжку сбегал в сарай за рыбой, развел тузлук — крепкий соляной раствор — и залил им рыбу, чтобы она не испортилась. Поставил на керосинки чайник с водой и кастрюлю.
Покончив с этими неотложными делами, Степа вытащил из кепки жемчужины, разложил перед собой на столе, полюбовался ими и, насвистывая, принялся писать, где и как он нашел эти сокровища.
И опять, как и утром, жизнь в колхозе представлялась ему радостной и увлекательной.
Охота на мартынов
На другой же день после рыбалки Митя заболел. Марфа Андреевна поначалу лечила сына домашними средствами — поила малиной, растирала скипидаром, ставила горчичники, — но ему не становилось лучше.
В третью ночь Мите было особенно тяжело. Он метался в жару, поминутно просил пить, потом соскочил в бреду с постели и начал шарить по полу, будто хватал что-то руками.
Перепуганная мать еле уложила его и до утра не отходила от постели. Чуть свет она прибежала к Любаше и попросила ее посидеть с сыном, а сама пошла в Камышанку за врачом.
Когда Степа явился утром проведать друга, Любаша встретила его на пороге и загородила дверь. Губы ее были поджаты и вид был такой неприступно-строгий и официальный, что Степа даже рассмеялся.
— Тише ты, тише! Не знаешь, что ли, что он больной? — зашикала она и замахала руками. — Пожалуйста, не тревожь его и не смей с ним разговаривать.
Митин вид поразил Степу. Лицо его за ночь сделалось серо-желтым, как оберточная бумага, губы запеклись и потрескались, а глубоко запавшие черные глаза казались непомерно большими и какими-то мокрыми. Степа опустился на край табуретки в ногах товарища. Он чувствовал себя немного виноватым. Разве не он и Пашка решили под дождем возвращаться домой? Если бы они послушались тогда Митю и сразу, как начался дождь, остались в «Бухте спасения», то отсиделись бы в пещере и Митя бы не заболел.
— Степа! — позвал тоненьким, сиплым голоском Митя. — Поймай мне мартынов… Я сегодня всю ночь во сне ловил их и не мог поймать…
— Перестань. Перестань разговаривать: тебе нельзя, — перебила его Любаша и сердито покосилась на Степу. — Уходи отсюда. Уходи сейчас же.
— Поймай мартынов и принеси сюда… Кольцевать будем, — тихо просил Митя. — А то целых пять колец осталось…
— Ну вот еще! — запротестовала Любаша. — Тебе и двигаться-то нельзя. Лучше и не думай.
— Да подожди, не тараторь, — осадил ее Степа. — Кольца надену я, ну и… и ты тоже, если хочешь, — решил он пойти на уступку. — А Митя только смотреть будет. Правда, Мить? Ему же скучно так лежать.
Степа рад был сделать что-нибудь для Мити. К тому же Митя предлагал ему такое важное и ответственное дело, какое обычно выполнял учитель-биолог, а по случаю его отъезда в отпуск делал Митя, как самый опытный юннат. Степа помогал Мите мастерить петли, вместе с ним ловил птиц, но кольцо на ножку птицы Митя всегда надевал сам и сам вносил запись в журнал. Степа даже немного обижался на него за это, а теперь Митя сам предлагал ему ловить и кольцевать птиц. Степа чуть не подпрыгнул от радости.
Через четверть часа он бежал уже по берегу с корзинкой в руке и подыскивал место для охоты. Утреннее солнце обрушивало на темную зелень бухты, на берег и степь океаны ослепительного света. Легкий, прохладный ветерок, налетавший с моря, приятно щекотал кожу. Жары не ощущалось. Море было спокойное. Только на отмелях возле берега и у самого пляжа вскипали и курчавились волны. На песке возле воды длинной ярко-зеленой полосой лежали выброшенные ночной волной водоросли. Они сплошь кишели мошкарой, жучками и застрявшими в них креветками. По водорослям с медлительной важностью расхаживали объевшиеся и отяжелевшие гуси и утки.
На краю села Степа на минуту остановился посмотреть, как рыбаки тащили закинутую на бычков волокушу. Метрах в двухстах от берега, точно нитка черных бус, растянулись по воде поплавки и медленно, почти незаметно, придвигались к берегу.
Учуяв добычу, с криком носились чайки. Когда бригада станет сортировать улов, начнется их пиршество. Они на лету будут подхватывать выброшенных тощих бычков и разную рыбью молодь. Прибегут с торбочками мальчишки и девчонки.
По установившейся традиции, каждый, кто нуждался, мог взять себе из улова килограмм-два бычков. Степа тоже не раз уже пользовался щедростью широкой рыбацкой натуры. Он бы и сейчас не прочь был всласть покопаться в мотне волокуши и отобрать себе десяток иглоносых саргапов или молоденьких камбал, да времени не было. Подхватив с земли корзину, в которой лежали сетка, петли и стеклянная баночка с соленой тюлькой, он быстро зашагал дальше.
Вот наконец место, лучше которого не найти. Выброшенную рыбу ветерок и течение обязательно пригонят сюда, а за нею прилетят и чайки. Тут же рядом лежала опрокинутая вверх дном дырявая рыбацкая байда — великолепный наблюдательный пункт. За нею, прямо от берега, начиналась солончаковая степь, поросшая полынью, кермеком, розоватой солянкой. На ней было колхозное пастбище — толока. Но сейчас поблизости не видно ни пастухов, ни скотины; лишь вдали, за километр, рассыпалось по траве красноватыми и черными пятнами колхозное стадо.
Степа достал из корзины петли из тончайших медных волосков, которые он вытащил из старого шнура электрического утюга, и невольно залюбовался ими. Неделю назад, когда он последний раз ловил с Митей, таких петель у них не было. Все Митины петли были сделаны из обыкновенной серой рыбацкой нитки. А мартын, он осторожный: заметит нитку — в петлю не полезет. Заменить нитку почти невидимым медным волоском Степа додумался сам, и теперь ему не терпелось пустить в ход свое изобретение.
Отступив немного от края волны, Степа воткнул в песок две соломинки. Затем протянул волосок петли по одной соломинке снизу вверх, перебросил ее перекладинкой на другую и по ней спустил к земле. Нижнюю же часть петли между соломинками и конец, на котором привязан камень, он, как учил его Митя, засыпал мокрым песком и пришлепнул ладонью.
Рядом с первой Степа поставил вторую петлю и отбежал на несколько шагов. Золотистые петли и соломинки словно растаяли на желтом песке. Сегодня он перехитрит мартынов! Довольный, Степа вернулся, чтобы положить для приманки тюльку. Но где ее класть? Перед петлей возле самой воды или со стороны берега? В этом одна из тайн удачной охоты. Степа положил ее со стороны моря и напоследок бросил еще горсть тюльки в воду.
Покончив со всеми приготовлениями, он взял корзину и поспешил скрыться под байдой. Дырявый борт ее, обращенный к морю, плотно зарылся в песок, другой борт, со стороны степи, был приподнят. Поэтому пролезть под лодку не составляло труда, и даже можно было, свободно сидеть не пригибаясь. В нескольких местах солнечные лучи проникали через дыры и щели и огненными мечами вонзались в прохладный песок. От байды пахло смолой и крепко въевшимися в дерево солеными запахами моря и рыбы.
Через большую дыру в борту Степа поглядывал на темно-зеленые волны, устилавшие песок серебряной пряжей пены, прислушивался к беспокойному крику чаек и нетерпеливо ждал.
Однако чайки, как назло, не хотели замечать брошенную им приманку. Они суетились поблизости от рыбаков, которые уже вытащили сеть на берег и выбрасывали из мотни рыбью молодь. Там чайки с
