двенадцати процентов психически больных. Чушь! Десять-двенадцать здоровых, и то когда-то было. Мы здоровы, пока мы дети, и то лет до семи, пока нас не изуродуют социальным. Пока мы дети, мы просто любим, ни за что любим мамку и папку, бабку и деда. Потом нам объясняют, за что надо любить, и главное, за что будут любить тебя. Тут и начинается торг. И торгуемся мы потом всю оставшуюся жизнь, постепенно сходя с ума от напряжения. Хотя человечество запаслось аптечкой, даже целой аптекой. Все полки заставлены лекарством. Жри на выбор. Кто послабее, жрёт христианство, кто посильнее, ислам, кто поковарней — иудаизм, я уж не говорю о политических и телесных пилюлях. Наше чрево огромно, и в каждого вмещается ровно столько, сколько он может вместить в своё порочное нутро, но при этом каждый хочет иметь индульгенцию. И всегда найдутся те, кто по сходной цене эту индульгенцию выдадут.
Нет, завтра я на мир буду смотреть другими глазами, я устал видеть его необъяснимым… Сколько раз мы слышим и повторяем затасканные фразы: «этот сумасшедший мир», «мир сошёл с ума», но никогда не воспринимаем эти слова буквально, глубинно, а лишь как метафору, подсунутую под очередной случай свершившегося безумия. И все эти случаи безумия мы считаем исключением, но ни в коем разе правилом, неизбежностью. А ведь это система, и её сбои системны. Вот живёт психически больной человек, ему прописали лекарства, он их принимает, надеясь избавиться не столько от болезни, сколько от страха официального диагноза, но он всё равно срывается и периодически попадает на больничную койку. Живущие рядом с этим человеком уже знают первые признаки такого срыва, медики знают, что чаще всего обострения проявляются весной и осенью, и заранее готовятся к потоку больных. Но ведь с официальным учётным диагнозом это только десятая часть от реальных больных. Остальная огромная часть научилась прятать свою болезнь, особенно когда оказывается один на один с психологом или психиатром. Именно эта затаившаяся масса сумасшедших самая страшная сила. Если они способны обмануть психиатра, то что им стоит обмануть простого человека: навязать ему свои взгляды, переубедить. В некоторые минуты их ум бывает логичен до стерильности, в другие спутан, подавлен эмоциями — их невозможно поймать за извилину чистого сумасшествия. Мой приятель к сорока пяти годам женился третий раз, человек умудрённый. Он прожил с новой женой более трёх лет и совершенно случайно узнал, что она находится на психиатрическом учёте с диагнозом «шизофрения». О чём это говорит? А говорит это, мой молчаливый друг, о том, что он не смог отличить больную женщину от здоровой, имея возможность сравнивать её не только с прошлыми жёнами, но и с десятком затяжных любовниц. Вот как всё запуталось! Скоро и отличать будет некому, да и сравнивать не с чем — эталон-то утратили! Один знакомый профессор давал мне уроки проявления внешних признаков дегенерации и психических отклонений в рамках традиционной науки. Это помогает, но только тогда, когда природа сама позаботилась о знаке-метке. А если этой метки нет? Сколько мы имеем случаев серийных маньяков, убийц и садистов, когда внешне человек не имел никаких признаков вырождения и проходил достаточно серьёзное медицинское обследование, устраиваясь на работу в милицию или спецслужбу. Психическая патология удивительный дипломат и тончайший психолог. Маньяков ищут лучшие сотрудники и следователи, к их поимке подключаются специалисты по психическим патологиям, но их ищут годами и десятилетиями, часто не находят. А пойманные нередко оказываются заслуженными педагогами и сотрудниками милиции с отличными характеристиками с места работы и службы. Кстати, о педагогах, — Пикин засмеялся почти внутриутробно, после чего вытер слезы воротом расстегнутой рубахи и продолжил севшим голосом, — между прочим, не такой уж редкий случай. У моего приятеля была тётя — завуч школы с педагогическим стажем около двадцати лет. Детей у неё не было, а у её сестры было пятеро сыновей. И вот она решила помочь сестре и взяла опеку над одним из сыновей. Опекала она его и воспитывала лет десять, вплоть до окончания школы. Так вот, этот опекаемый уже трижды сидел в тюрьме за кражи и разбои, а те дети, которые избежали изысканного педагогического воспитания, ни разу не нарушили закон. А сколько несчастных семей у психологов и психиатров! О чём это говорит? Да всё о том же: наши знания о человеческой природе во многом ошибочны и весьма скудны.
Нам изначально дают неправильную методологию постижения жизни. Теперь всё-всё нужно перечитывать и переосмысливать. И в первую очередь свою жизнь.
Вся жизнь в напряжении! И что интересно: одни напряжены, другие расслаблены. И эти расслабившиеся по жизни требуют ещё большего напряжения от и без того напрягшихся. Ах, ей шубка не понравилась: «Не тот оттенок!». Ах: «Денег мало приносишь!». Но ведь ещё вчера их было куда меньше. Боже, доченька плохо учится в институте и ночами пропадает на дискотеке! А эти вечные болезни из справочников и непрекращающийся процесс лечения всё новыми и новыми препаратами и методами. По всем этим поводам и многим другим мы напрягаемся, рвём нервы и душу. А они при всём этом расслаблены! И эта масса «расслабленных» ну очень любят порассуждать между собой, как эти «напряжённые» мало напрягаются ради их блага. И напряженные, чтобы о них плохо не подумали расслабленные психопаты, напрягаются ещё больше и валятся косяками от инфарктов и гипертонических кризов, зарабатывают нервные тики и дрожь в руках. Мы живём их жизнью, их психозами, а свою жизнь как бы донашиваем, пока она не износится, как старый свитер, — и выкинуть жалко, и никому не предложишь. И это называется нормальным балансом «добра и зла» в обществе. Вот вы, животные, какую гармоничную философию придумали для себя! И так уютно весь мир затих. Его обязательно взорвём доведённые до отчаяния мы — «напряжённые».
Я — тоже слуга безумия! И ладно если бы своего. Я всю жизнь напрягался ради этих расслабленных пожирателей чужих жизней. И что к сорока годам? Благодарность? Уважение? Друзья? Друзья есть, но тоже из племени напряжённых. Хотя некоторые от безысходности пытаются имитировать расслабленных. И я тоже пытаюсь. Об этом надо писать, об этом должны знать и те, кто вступает в жизнь, и те, кто уже в ней запутался. Об этом должны читать лекции в школах и институтах. Боже, скольких трагедий избежим, мир спасём! Мы ведь, спасаясь от безумства, спасая безумных, впадаем в безумство…
Как всё-таки мерзко устроена человечеством жизнь на планете, как тупо и жестоко, как несправедливо и безнравственно! Поэтому и нет в ближайшем космическом приближении ни одной планеты с жизнью — мы уже раньше тысячи тысяч лет тому назад всё изгадили и уничтожили. Земля последняя планета с Жизнью! Это наш последний шанс на искупление, последняя спичка перед вечным мраком. Это…, перед Творцом-то как стыдно! Господи!
Пикин встал, посмотрел в зеркало, в нём сидело его отражение и курило.
— Ну и кури, а я не буду, — сказал он своему зазеркальному слушателю и побрёл к кровати. Излившись, Пикин почувствовал пустоту и сильную усталость. Он подошёл к кровати, бросил взгляд на тоску неизмятой постели, взял подушку и, обхватив её, свернулся калачиком. Его опьянённый и измотанный мозг начинал галлюцинировать, рождать отвлечённые образы и проваливаться в сон.
Господь Бог был похож на дедушку Пикина с большой сияющей лысиной и белой бородой до пупа. Он висел в ночном небе, освещённый огромной горящей спичкой, которую протягивал Пикину:
— Прикуривай, — грозно изрёк Бог. — Это последняя спичка во всей вселенной!
— Может, прибережём на всякий случай! — взволнованно крикнул наверх Пикин.
— Уже поздно, она горит!
— Боженька, а может, зажжём чего-нибудь от этой спички, она вон какая большая, костёр, например, и будем постоянно дров подкладывать, так сказать, вечный огонь хранить. А?
— Нечего поджигать, дров нет!
